обще приложимо къ такой матеріи, — Платонъ не могъ эту грубую и безпорядочную массу признавать вѣчною наравнѣ съ Богомъ. Вѣрнѣе будетъ разсуждать такимъ образомъ. Міръ мыслимый послужилъ образцомъ для этого видимаго нами универса. Образецъ же не только выше того, что создается по его подобію, но и произойти долженъ былъ необходимо раньше. И такъ, когда міръ мыслимый представлялся уже божественному уму, — этого универса не могло еще быть, т. е. матерія тѣлъ не была еще конечной; иначе Богъ и не принималъ бы рѣшеніе образовать міръ по тому идеальному образцу. Но когда Творецъ помыслилъ о созданіи міра видимаго, — въ его умѣ необходимо было уже представленіе о той матеріи, изъ которой должно было сложиться отображеніе идей. Этимъ однимъ представленіемъ и создана была матерія, какъ начало и источникъ міра чувственнаго. Такимъ образомъ матерія, столько же какъ и идеи, обязана своимъ происхожденіемъ Богу.
Затѣмъ, понятно, почему она представляется въ «Тимеѣ» безформенной и безконечной: пока міръ не былъ еще созданъ, быть конечною она не могла. Вѣдь конечное есть то, что отличено извѣстною формою, поставлено въ извѣстныя условія и ограничено извѣстнымъ закономъ. Но такимъ не можетъ быть ничто, прежде чѣмъ сложится по образцу идей, отъ которыхъ зависятъ и происходятъ всѣ условія и отношенія вещей конечныхъ. Если это такъ, то Платонъ, очевидно, былъ очень далекъ отъ мысли представлять матерію вѣчной. Невѣрно также мнѣніе, установившееся послѣ Мосгейма, будто бы мысль о твореніи міра изъ ничего была совершенно чужда древнимъ греческимъ философамъ. Мы видимъ, напротивъ, что Платоновъ Богъ творитъ міръ идей какъ бы однимъ мышленіемъ и точно такъ же, силою и дѣйствіемъ ума, производитъ грубую, безформенную матерію, которую потомъ устраиваетъ по созданному имъ вѣчному образцу.
Но какъ же, — скажутъ намъ, — изъ этой матеріи, если она
обще приложимо к такой материи, — Платон не мог эту грубую и беспорядочную массу признавать вечною наравне с Богом. Вернее будет рассуждать таким образом. Мир мыслимый послужил образцом для этого видимого нами универса. Образец же не только выше того, что создается по его подобию, но и произойти должен был необходимо раньше. Итак, когда мир мыслимый представлялся уже божественному уму, — этого универса не могло еще быть, т. е. материя тел не была еще конечной; иначе Бог и не принимал бы решение образовать мир по тому идеальному образцу. Но когда Творец помыслил о создании мира видимого, — в его уме необходимо было уже представление о той материи, из которой должно было сложиться отображение идей. Этим одним представлением и создана была материя, как начало и источник мира чувственного. Таким образом материя, столько же как и идеи, обязана своим происхождением Богу.
Затем, понятно, почему она представляется в «Тимее» бесформенной и бесконечной: пока мир не был еще создан, быть конечною она не могла. Ведь конечное есть то, что отличено известною формою, поставлено в известные условия и ограничено известным законом. Но таким не может быть ничто, прежде чем сложится по образцу идей, от которых зависят и происходят все условия и отношения вещей конечных. Если это так, то Платон, очевидно, был очень далек от мысли представлять материю вечной. Неверно также мнение, установившееся после Мосгейма, будто бы мысль о творении мира из ничего была совершенно чужда древним греческим философам. Мы видим, напротив, что Платонов Бог творит мир идей как бы одним мышлением и точно так же, силою и действием ума, производит грубую, бесформенную материю, которую потом устраивает по созданному им вечному образцу.
Но как же, — скажут нам, — из этой материи, если она
