образомъ указывалъ путь къ соединенію мегарскаго искусства разсужденій съ сократическимъ изяществомъ и вкусомъ. Достойно замѣчанія, что элеецъ нерѣдко, если что либо раздѣлено или заключено было неправильно, исправлялъ это и прибавлялъ остроумныя и благоразумныя діалектическія правила. Сюда относимъ мы, между прочимъ, что̀ говорится (p. 261 D sqq.) о непозволительности перескакивать черезъ формы, находящіяся между высшимъ родомъ и другими видами, (p. 262 A sqq.) о благоразумномъ приведеніи формъ понятій къ ихъ родамъ, (p. 275 C sqq.) о положеніи начала дѣленія въ той вещи, которой понятіе должно быть изслѣдовано чрезъ дѣленіе, (p. 277 D sqq.) о природѣ и употребленіи примѣра, (p. 277 D sqq.) о томъ, что длиннота рѣчей должна быть оцѣниваема намѣреніемъ лицъ бесѣдующихъ, и о другихъ подобныхъ предметахъ (p. 283 B sqq.; 285 A, D, E; 286 A; 287 A). Все это сообщаетъ Политику такой характеръ, что онъ является какъ бы діалектическимъ наставленіемъ. Мы уже знаемъ, что въ Софистѣ господствуетъ тотъ же методъ разсужденія, какой и въ Политикѣ: но тамъ больше насмѣшки и шутки, а здѣсь больше замѣчаній на ошибки и діалектическихъ правилъ. Если спросите, отчего это, — вотъ отвѣтъ. У Платона было, по видимому, рѣшительное намѣреніе въ Политикѣ, который написанъ послѣ Софиста, пролить яснѣйшій свѣтъ на эту необычайную и хитрую діалектику, получившую начало своего развитія въ Софистѣ, и показать открыто, съ какою цѣлію она тамъ допущена и что̀ думаетъ философъ о ея употребленіи. При этомъ Платонъ, безъ сомнѣнія, имѣлъ въ виду и нѣчто другое. Осмѣивая своимъ подражаніемъ въ мегарскомъ способѣ разсужденій все мелочное и пошлое, онъ съ ихъ методою старался соединить нѣкоторый родъ сократическаго наведенія, которое, по свидѣтельству Аристотеля (Metaph. I, 20) и Діог. Лаэрція (II, § 107), Эвклидъ отвергъ совершенно и презрѣлъ употребленіе его. Причина такого нерасположенія Эвклида къ наведенію ни для кого не темна: онъ
образом указывал путь к соединению мегарского искусства рассуждений с сократическим изяществом и вкусом. Достойно замечания, что элеец нередко, если что-либо разделено или заключено было неправильно, исправлял это и прибавлял остроумные и благоразумные диалектические правила. Сюда относим мы, между прочим, что̀ говорится (p. 261 D sqq.) о непозволительности перескакивать через формы, находящиеся между высшим родом и другими видами, (p. 262 A sqq.) о благоразумном приведении форм понятий к их родам, (p. 275 C sqq.) о положении начала деления в той вещи, которой понятие должно быть исследовано чрез деление, (p. 277 D sqq.) о природе и употреблении примера, (p. 277 D sqq.) о том, что длиннота речей должна быть оцениваема намерением лиц беседующих, и о других подобных предметах (p. 283 B sqq.; 285 A, D, E; 286 A; 287 A). Всё это сообщает Политику такой характер, что он является как бы диалектическим наставлением. Мы уже знаем, что в Софисте господствует тот же метод рассуждения, какой и в Политике: но там больше насмешки и шутки, а здесь больше замечаний на ошибки и диалектических правил. Если спросите, отчего это, — вот ответ. У Платона было, по-видимому, решительное намерение в Политике, который написан после Софиста, пролить яснейший свет на эту необычайную и хитрую диалектику, получившую начало своего развития в Софисте, и показать открыто, с какою целью она там допущена и что̀ думает философ о её употреблении. При этом Платон, без сомнения, имел в виду и нечто другое. Осмеивая своим подражанием в мегарском способе рассуждений всё мелочное и пошлое, он с их методою старался соединить некоторый род сократического наведения, которое, по свидетельству Аристотеля (Metaph. I, 20) и Диог. Лаэрция (II, § 107), Эвклид отверг совершенно и презрел употребление его. Причина такого нерасположения Эвклида к наведению ни для кого не темна: он
