Онъ рѣшительно не помнилъ этого, но она уже лѣтъ десять смѣялась этой шуткѣ и любила ее.
— Ну, идите, идите кататься. А хорошо стала кататься наша Кити, не правда ли?
Когда Левинъ подбѣжалъ къ Кити, лицо ея уже было не строго, глаза смотрѣли также правдиво и ласково, но Левину показалось, что въ ласковости ея былъ особенный, умышленно-спокойный тонъ. И ему стало грустно. Поговоривъ о своей старой гувернанткѣ, о ея странностяхъ, она спросила его объ его жизни.
— Неужели вамъ не скучно зимою въ деревнѣ? сказала она.
— Нѣтъ, не скучно, я очень занятъ, сказалъ онъ, чувствуя, что она подчиняетъ его своему спокойному тону, изъ котораго онъ не въ силахъ будетъ выдти, такъ-же, какъ это было въ началѣ зимы.
— Вы надолго пріѣхали? спросила его Кити.
— Я не знаю, отвѣчалъ онъ, не думая о томъ, что̀ говоритъ. Мысль о томъ, что, если онъ поддастся этому ея тону спокойной дружбы, то онъ опять уѣдетъ ничего не рѣшивъ, пришла ему, и онъ рѣшился возмутиться.
— Какъ не знаете?
— Не знаю. Это отъ васъ зависитъ, сказалъ онъ, и тотчасъ-же ужаснулся своимъ словамъ.
Не слыхала ли она его словъ, или не хотѣла слышать, но она какъ-бы спотыкнулась, два раза стукнувъ ножкой, и поспѣшно покатилась прочь отъ него. Она подкатилась къ M-lle Linon, что-то сказала ей и направилась къ домику, гдѣ дамы снимали коньки.
«Боже мой, что̀ я сдѣлалъ! Господи Боже мой! Помоги мнѣ, научи меня», говорилъ Левинъ, молясь, и вмѣстѣ съ
