"Итакъ, ото мы, повидимому, — ужъ какимъ оно ни вышло, — кое-какъ, съ трудомъ, вывели на свѣтъ. Теперь, послѣ родовъ, справимъ и родины,[1] причемъ должны будемъ, какъ принято, совершить круговое хожденіе, разсуждая и осматривая новорожденное, чтобы не ускользнуло отъ насъ, годно ли оно въ жизни, или оно только — тѣнь и ложь. Или ты думаешь, что твоего младенца нужно во что-бы то ни стало воспитывать и не бросать? Или для тебя это ничего, если онъ не будетъ признанъ годнымъ въ жизни? — ты не будешь сердиться, если его у тебя станутъ отнимать, какъ отнимаютъ младенца у первороженицы? — Бакъ ты думаешь на этотъ счетъ, Ѳеодоръ?"
— Не будетъ сердиться, Сократъ; онъ не злой. Но скажи, ради боговъ, развѣ тутъ что-нибудь не такъ?
"Какая словоохотливость, Ѳеодоръ, и какое простодушіе съ твоей стороны, что ты меня считаешь за какой то мѣшокъ, изъ котораго такъ и можно вынуть цѣлую рѣчь, опровергающую все то, что сейчасъ было выяснено. Не видишь развѣ, что дѣлается? Отъ меня никогда ни одна мысль не выходитъ. Всякая мысль выходитъ отъ того, кто со мною бесѣдуетъ; я же больше ничего не умѣю, кромѣ очень несложной вещи — вывѣдать мысль отъ другого и такъ или иначе ее привести въ ясность. И вотъ этимъ, а не говореніемъ своихъ собственныхъ рѣчей, я займусь и здѣсь.
— Ты правильно говоришь, Сократъ; такъ ты и сдѣлай.
.,Въ такомъ случаѣ, знаешь ли ты, Ѳеодоръ, что меня поражаетъ у твоего друга Протагора?"
— А что?
"Все это у него выходитъ хорошо, что кажущееся тому или другому и "существуетъ" для него. Только начало его ученія меня удивляетъ: отчего онъ, приступая въ раскрытію своей истины, не сказалъ, что судья всему — свинья, кинокефалъ или какое-нибудь понелѣпѣе изъ животныхъ, способ
- ↑ На родинахъ, праздновавшихся обыкновенно на пятый день послѣ рожденія младенца, главный обрядъ заключался въ ношеніи повивальною бабкою младенца кругомъ очага.
"Итак, ото мы, по-видимому, — уж каким оно ни вышло, — кое-как, с трудом, вывели на свет. Теперь, после родов, справим и родины,[1] причем должны будем, как принято, совершить круговое хождение, рассуждая и осматривая новорожденное, чтобы не ускользнуло от нас, годно ли оно в жизни, или оно только — тень и ложь. Или ты думаешь, что твоего младенца нужно во что бы то ни стало воспитывать и не бросать? Или для тебя это ничего, если он не будет признан годным в жизни? — ты не будешь сердиться, если его у тебя станут отнимать, как отнимают младенца у первороженицы? — Бак ты думаешь на этот счет, Феодор?"
— Не будет сердиться, Сократ; он не злой. Но скажи, ради богов, разве тут что-нибудь не так?
"Какая словоохотливость, Феодор, и какое простодушие с твоей стороны, что ты меня считаешь за какой то мешок, из которого так и можно вынуть целую речь, опровергающую всё то, что сейчас было выяснено. Не видишь разве, что делается? От меня никогда ни одна мысль не выходит. Всякая мысль выходит от того, кто со мною беседует; я же больше ничего не умею, кроме очень несложной вещи — выведать мысль от другого и так или иначе ее привести в ясность. И вот этим, а не говорением своих собственных речей, я займусь и здесь.
— Ты правильно говоришь, Сократ; так ты и сделай.
.,В таком случае, знаешь ли ты, Феодор, что меня поражает у твоего друга Протагора?"
— А что?
"Всё это у него выходит хорошо, что кажущееся тому или другому и "существует" для него. Только начало его учения меня удивляет: отчего он, приступая в раскрытию своей истины, не сказал, что судья всему — свинья, кинокефал или какое-нибудь понелепее из животных, способ
- ↑ На родинах, праздновавшихся обыкновенно на пятый день после рождения младенца, главный обряд заключался в ношении повивальною бабкою младенца кругом очага.
