равно какъ, съ другой стороны, не познать этого собственно и значитъ быть невѣжественнымъ и недоблестнымъ. Внѣ этой мудрости и силы всякая другая, мнимая, мудрость и сила является у управителей подлостью, а у другихъ людей — низостью. Если кто говоритъ и поступаетъ грѣшно и преступно, то лучше бы ему не желать имѣть славу сильнаго, такъ какъ его пути къ ней кривые. Ибо хвалиться онъ можетъ только позоромъ, а противъ самомнѣнія, что онъ не пустой человѣкъ — бремя земли, а такой, что община должна дорожить имъ, нужно сказать правду, что чѣмъ больше онъ не считаетъ себя такимъ, каковъ онъ есть, тѣмъ больше онъ именно есть таковъ. Неизвѣстно ему наказаніе за преступность, а это должно быть ему менѣе всего неизвѣстно. Не въ томъ оно заключается, въ чемъ его видятъ; не удары это и казни, отъ которыхъ преступные иногда и уходятъ; это есть нѣчто, чего не избѣгнешь[1].
— Именно, что, Сократъ?
"Дѣйствительность представляетъ намъ нѣчто двоякое, а именно — образецъ счастья въ томъ, что есть божеское, а образецъ несчастья въ томъ, что вдали отъ бога; но люди не видятъ этого и, по своей глупости и крайнему безумію, даже того не замѣчая, къ послѣднему своими преступными дѣйствіями приближаются, а отъ перваго удаляются. За это и платятся, живя жизнью, соотвѣтствующею тому, къ чему они приблизились. А если имъ скажешь, что они, не освободившись отъ такой своей "силы", послѣ смерти не будутъ приняты въ мѣсто, чистое отъ зла, а здѣшняя ихъ жизнь всегда будетъ такова, каковы они сами, такъ какъ зло только и уживается со зломъ, то они, "сильные" и умѣющіе достигнуть цѣли всѣми правдами и неправдами, сочтутъ твои слова за слова безумнаго".
— Это такъ, Сократъ.
"Знаю, Ѳеодоръ. Одно, впрочемъ, съ ними случается. Когда имъ приходится съ глазу на глазъ съ кѣмъ-нибудь" по настоящему разсуждать о томъ, что они такъ любятъ
- ↑ Напр. съ самимъ Сократомъ.
равно как, с другой стороны, не познать этого собственно и значит быть невежественным и недоблестным. Вне этой мудрости и силы всякая другая, мнимая, мудрость и сила является у управителей подлостью, а у других людей — низостью. Если кто говорит и поступает грешно и преступно, то лучше бы ему не желать иметь славу сильного, так как его пути к ней кривые. Ибо хвалиться он может только позором, а против самомнения, что он не пустой человек — бремя земли, а такой, что община должна дорожить им, нужно сказать правду, что чем больше он не считает себя таким, каков он есть, тем больше он именно есть таков. Неизвестно ему наказание за преступность, а это должно быть ему менее всего неизвестно. Не в том оно заключается, в чём его видят; не удары это и казни, от которых преступные иногда и уходят; это есть нечто, чего не избегнешь[1].
— Именно, что, Сократ?
"Действительность представляет нам нечто двоякое, а именно — образец счастья в том, что есть божеское, а образец несчастья в том, что вдали от бога; но люди не видят этого и, по своей глупости и крайнему безумию, даже того не замечая, к последнему своими преступными действиями приближаются, а от первого удаляются. За это и платятся, живя жизнью, соответствующею тому, к чему они приблизились. А если им скажешь, что они, не освободившись от такой своей "силы", после смерти не будут приняты в место, чистое от зла, а здешняя их жизнь всегда будет такова, каковы они сами, так как зло только и уживается со злом, то они, "сильные" и умеющие достигнуть цели всеми правдами и неправдами, сочтут твои слова за слова безумного".
— Это так, Сократ.
"Знаю, Феодор. Одно, впрочем, с ними случается. Когда им приходится с глазу на глаз с кем-нибудь" по настоящему рассуждать о том, что они так любят
- ↑ Напр. с самим Сократом.
