гели, что теорія миграцій недопустима. Что это за теорія миграцій, — спроситъ, можетъ быть, читатель, — это, конечно, часть дарвинизма? Нѣтъ, читатель, это теорія нѣмецкаго ученаго Вагнера, о которой Дарвинъ говоритъ такъ: «Но на основаніи доводовъ, уже ранѣе приведенныхъ, я ни въ какомъ случаѣ не могу согласиться съ мнѣніемъ этою натуралиста, что миграція и изоляція — необходимыя условія образованія новыхъ видовъ». Дѣло, значитъ, вотъ въ чемъ: Вагнеръ пристроилъ къ дарвинизму свою теорійку миграцій, какъ поправку, съ которой Дарвинъ ни въ какомъ случаѣ не согласенъ. Негели разсуждаетъ такъ: прямо возражать противъ Дарвина я не могу, — ну, такъ буду возражать противъ Вагнера. Вагнеръ не доволенъ дарвинизмомъ и предлагаетъ свою поправку, значитъ, стоитъ опровергнуть Вагнера, благо это легко, чтобы развязаться съ дарвинизмомъ. Что за дѣло до того, что Дарвинъ самъ отвергаетъ мнѣніе Вагнера? А г. Страховъ благоразумно скрываетъ отъ своихъ читателей, что авторъ ученія о миграціи не Дарвинъ, а Вагнеръ. Да и не все ли равно, Дарвинъ ли, Вагнеръ ли, лишь бы у читателя осталось смутное впечатлѣніе, что г. Страховъ, при помощи Негели, что-то опровергъ. И это называется научная полемика!
Но что же говорятъ факты Негели, на которые я ссылаюсь въ своей статьѣ и которые Данилевскій благоразумно обошелъ молчаніемъ? Они доказываютъ то, что утверждалъ и Дарвинъ на основаніи своихъ наблюденій, именно, что въ природѣ не существуетъ безграничнаго скрещиванія, что въ естественномъ состояніи даже мелкія разновидности, которыя легко могли бы давать помѣси, въ дѣйствительности ихъ не даютъ, т.-е. уживаются рядомъ, не смѣшиваясь. Дарвинъ прямо заявляетъ, что ему извѣстны такіе примѣры. Данилевскій отмахивается отъ этихъ непріятныхъ для него фактовъ, на томъ только основаніи, что Дарвинъ не перечислилъ этихъ примѣровъ. Но Негели ихъ перечислилъ, — это десятки разновидностей Hieracium, разводимыхъ имъ на грядкахъ ботаническаго сада. Негели категорически высказываетъ мнѣніе, что въ природѣ это явленіе широко распространенное. Слѣдовательно, по Негели, въ природѣ существуетъ несомнѣнное противодѣйствіе безграничному скрещиванію, но Данилевскій и г. Страховъ находятъ излишнимъ объ этомъ распространяться. Къ чему развлекать вниманіе читатели неудобными для нихъ фактами, когда можно смутить его глухими, голословными разсужденіями?
Итакъ, вычисленія Негели (какъ и позднѣйшія вычисленія Данилевскаго) доказываютъ, что сохраненіе въ природѣ чистокровной породы невозможно. Но это утверждаю и я: я только иду далѣе и говорю, что не зачѣмъ прибѣгать къ вычисленіямъ для доказательства такой очевидной истины. Слѣдовательно, пока дѣло идетъ о фактѣ, Негели совершенно согласенъ со мной.
Но сущность возраженія Негели и Данилевскаго, заключающаяся въ томъ, что весь дарвинизмъ построенъ будто бы на допущеніи этой невозможности, такъ и остается голословною, ничѣмъ не подтвержденною напраслиной, такъ какъ ни Дарвинъ, ни его послѣдователи этого допущенія не дѣлаютъ и въ
гели, что теория миграций недопустима. Что это за теория миграций, — спросит, может быть, читатель, — это, конечно, часть дарвинизма? Нет, читатель, это теория немецкого ученого Вагнера, о которой Дарвин говорит так: «Но на основании доводов, уже ранее приведенных, я ни в каком случае не могу согласиться с мнением этою натуралиста, что миграция и изоляция — необходимые условия образования новых видов». Дело, значит, вот в чём: Вагнер пристроил к дарвинизму свою теорийку миграций, как поправку, с которой Дарвин ни в каком случае не согласен. Негели рассуждает так: прямо возражать против Дарвина я не могу, — ну, так буду возражать против Вагнера. Вагнер не доволен дарвинизмом и предлагает свою поправку, значит, стоит опровергнуть Вагнера, благо это легко, чтобы развязаться с дарвинизмом. Что за дело до того, что Дарвин сам отвергает мнение Вагнера? А г. Страхов благоразумно скрывает от своих читателей, что автор учения о миграции не Дарвин, а Вагнер. Да и не всё ли равно, Дарвин ли, Вагнер ли, лишь бы у читателя осталось смутное впечатление, что г. Страхов, при помощи Негели, что-то опроверг. И это называется научная полемика!
Но что же говорят факты Негели, на которые я ссылаюсь в своей статье и которые Данилевский благоразумно обошел молчанием? Они доказывают то, что утверждал и Дарвин на основании своих наблюдений, именно, что в природе не существует безграничного скрещивания, что в естественном состоянии даже мелкие разновидности, которые легко могли бы давать помеси, в действительности их не дают, т. е. уживаются рядом, не смешиваясь. Дарвин прямо заявляет, что ему известны такие примеры. Данилевский отмахивается от этих неприятных для него фактов, на том только основании, что Дарвин не перечислил этих примеров. Но Негели их перечислил, — это десятки разновидностей Hieracium, разводимых им на грядках ботанического сада. Негели категорически высказывает мнение, что в природе это явление широко распространенное. Следовательно, по Негели, в природе существует несомненное противодействие безграничному скрещиванию, но Данилевский и г. Страхов находят излишним об этом распространяться. К чему развлекать внимание читатели неудобными для них фактами, когда можно смутить его глухими, голословными рассуждениями?
Итак, вычисления Негели (как и позднейшие вычисления Данилевского) доказывают, что сохранение в природе чистокровной породы невозможно. Но это утверждаю и я: я только иду далее и говорю, что не зачем прибегать к вычислениям для доказательства такой очевидной истины. Следовательно, пока дело идет о факте, Негели совершенно согласен со мной.
Но сущность возражения Негели и Данилевского, заключающаяся в том, что весь дарвинизм построен будто бы на допущении этой невозможности, так и остается голословною, ничем не подтвержденною напраслиной, так как ни Дарвин, ни его последователи этого допущения не делают и в
