»Куда же это ты, орелъ мой? Покидаешь меня въ горѣ да въ печали! Скоро ли тебя ждать?«
»Скоро буду.«
Вскочилъ на коня и поскакалъ.
Не было его мѣсяца два. Старуха всё посматриваетъ, поджидаетъ да плачетъ. »Выростила, взлелѣяла обоихъ, да оба меня покинули!«
Однимъ вечеромъ что-то на дворѣ затопотало. Выбѣжала старуха, а Данило коня привязываетъ.
»Охъ, охъ, свѣтъ ты мой, сынъ мой! гдѣ это ты до сихъ поръ пропадалъ? не слыхалъ ли ты чего про сестру? Гдѣ-то она, моя пташечка? Какую ей долю Господь послалъ?«
А онъ молчитъ, хоть бы слово промолвилъ.
Ввела она его въ хату, да сама испугалась: такой онъ сталъ.
»Данилочко мой, Данилочко! да какой же ты страшный сталъ! Ужъ не хворалъ ли ты, или дорога тебя истомила?«
»Утомился«, говоритъ Данило, »хочу отдохнуть«, а самъ такой угрюмый да невеселый.
Походила, потолклась старуха вокругъ него, видитъ, что всё молчитъ онъ, и отошла прочь.
«Куда же это ты, орел мой? Покидаешь меня в горе да в печали! Скоро ли тебя ждать?»
«Скоро буду.»
Вскочил на коня и поскакал.
Не было его месяца два. Старуха всё посматривает, поджидает да плачет. «Вырастила, взлелеяла обоих, да оба меня покинули!»
Одним вечером что-то на дворе затопотало. Выбежала старуха, а Данило коня привязывает.
«Ох, ох, свет ты мой, сын мой! где это ты до сих пор пропадал? не слыхал ли ты чего про сестру? Где-то она, моя пташечка? Какую ей долю Господь послал?»
А он молчит, хоть бы слово промолвил.
Ввела она его в хату, да сама испугалась: такой он стал.
«Данилочко мой, Данилочко! да какой же ты страшный стал! Уж не хворал ли ты, или дорога тебя истомила?»
«Утомился», говорит Данило, «хочу отдохнуть», а сам такой угрюмый да невеселый.
Походила, потолклась старуха вокруг него, видит, что всё молчит он, и отошла прочь.
