перемолвить, да и то всё некогда: то одну работу исправляетъ, то другую, то идетъ, то ѣдетъ, а домой словно гость навѣдывается.
И чѣмъ далѣе, всё хуже. Сталъ панъ хату оттягивать: прикупилъ гдѣ-то семью людей, такъ понадобилась хата. »Ты во дворъ ступай«, говоритъ Золотаренку: »у тебя семья невелика; а захочешь, самъ себѣ построишь: ты вѣдь богачку за себя взялъ.«
Перетянули ихъ въ панскій дворъ, а тутъ Богъ дитятко послалъ,—мальчикъ родился. Прижала Олеся къ сердцу сыночка и облилась горькими слезами: »Сынокъ мой! дитя мое милое, дорогое! погулялъ бы и ты на бѣломъ свѣтѣ, натѣшился, налюбовался красой и раздольемъ, узналъ бы приволье и радость, да горькая тебѣ неволя на долю выпала! Еще въ пеленкахъ тебя заклюютъ, съ-измала забьютъ. Не развернуться тебѣ, дорогой мой цвѣтъ! завянуть тебѣ распуколкою!«
перемолвить, да и то всё некогда: то одну работу исправляет, то другую, то идет, то едет, а домой словно гость наведывается.
И чем далее, всё хуже. Стал пан хату оттягивать: прикупил где-то семью людей, так понадобилась хата. «Ты во двор ступай», говорит Золотаренку: «у тебя семья невелика; а захочешь, сам себе построишь: ты ведь богачку за себя взял.»
Перетянули их в панский двор, а тут Бог дитятко послал, — мальчик родился. Прижала Олеся к сердцу сыночка и облилась горькими слезами: «Сынок мой! дитя мое милое, дорогое! погулял бы и ты на белом свете, натешился, налюбовался красой и раздольем, узнал бы приволье и радость, да горькая тебе неволя на долю выпала! Еще в пеленках тебя заклюют, сызмала забьют. Не развернуться тебе, дорогой мой цвет! завянуть тебе распуколкою!»
Живетъ Олеся годъ и другой; живетъ третій и четвертый. Благословилъ Господь дѣточками: три сына у ней родились, какъ три сокола. А сколько она помучилась, сколько слезъ пролила надъ ними! Извѣст-
Живет Олеся год и другой; живет третий и четвертый. Благословил Господь деточками: три сына у неё родились, как три сокола. А сколько она помучилась, сколько слез пролила над ними! Извест-
