И повелъ ее съ Тышко́мъ съ собою.
Человѣкъ этотъ былъ вдовецъ; жилъ вмѣстѣ съ матерью; была у него маленькая дочка. Были они зажиточные горожане, мѣщане, жили хорошо; всего у нихъ вдоволь: чего хочешь, того просишь! А какіе добрѣйшіе были они люди, и сказать нельзя! Въ одну недѣлю Тышко́ налился, какъ красное яблочко; такъ и катается по двору. Олександра не натѣшится, на него глядя; поздоровѣла, помолодѣла.
»Наймись у насъ за дѣтьми ходить«, говорятъ ей; а она душею рада.
Нанялась, живетъ у нихъ тихо и мирно. Все бы хорошо! да сушатъ ее мысли о Семенкѣ….
»Э, э«, говоритъ хозяинъ, »чего печалиться? Можетъ, бѣда еще не такъ велика, какъ тебѣ думается. Разспроси-ка, гдѣ онъ теперь? Если у панича, значитъ, паничъ простилъ.«
Ввечеру, тихонько отъ паньи, прошла Олександра на панскій дворъ и разспросила обо всемъ у дворовыхъ людей.
»Слыхали мы, что крѣпко твоего Семенка наказали, а паничъ оставилъ-таки его при себѣ.«
И повел ее с Тышко́м с собою.
Человек этот был вдовец; жил вместе с матерью; была у него маленькая дочка. Были они зажиточные горожане, мещане, жили хорошо; всего у них вдоволь: чего хочешь, того просишь! А какие добрейшие были они люди, и сказать нельзя! В одну неделю Тышко́ налился, как красное яблочко; так и катается по двору. Олександра не натешится, на него глядя; поздоровела, помолодела.
«Наймись у нас за детьми ходить», говорят ей; а она душею рада.
Нанялась, живет у них тихо и мирно. Всё бы хорошо! да сушат ее мысли о Семенке….
«Э, э», говорит хозяин, «чего печалиться? Может, беда еще не так велика, как тебе думается. Расспроси-ка, где он теперь? Если у панича, значит, панич простил.»
Ввечеру, тихонько от паньи, прошла Олександра на панский двор и расспросила обо всём у дворовых людей.
«Слыхали мы, что крепко твоего Семенка наказали, а панич оставил-таки его при себе.»
