Съѣздили мы въ Крымъ счастливо. На возвратномъ пути, мы, какъ слѣдовало, остановились въ Кумыцахъ. Грицько́ скорешенько отъ тетки отдѣлался, да и побѣжалъ. Только онъ въ тотъ вечеръ вернулся что-то скоро, да и печальный такой!
Сѣли мы на утро завтракать, тетка и говоритъ намъ: »А что́, зналъ ты, Грицько́, дочку Данила Мороза, Марину?«
»А что́ такое?«
»Отдалъ ее отецъ замужъ, приневолилъ, несчастную! Ужъ какъ она убивалась бѣдная! словно неживую повезли ее къ свекру.«
Я глянулъ на Грицька́: онъ слушаетъ да въ окно глядитъ пристально.
»Вышла замужъ—словно стѣной ее загородили: завяла, захудала, моя рыбка; а дѣвка была, какъ солнце! ко мнѣ, бывало, частенько забѣгала,—щебечетъ, бывало, разспрашиваетъ….«
»За кого жъ ее отдали?«
»Да за Ивана Бондаря, что въ Звонаряхъ живетъ. Такой богачъ!«
Какъ понурилъ голову мой бѣдный Грицько́, такъ до самого дома ее ужъ не поднялъ.
Съездили мы в Крым счастливо. На возвратном пути, мы, как следовало, остановились в Кумыцах. Грицько́ скорешенько от тетки отделался, да и побежал. Только он в тот вечер вернулся что-то скоро, да и печальный такой!
Сели мы на утро завтракать, тетка и говорит нам: «А что́, знал ты, Грицько́, дочку Данила Мороза, Марину?»
«А что́ такое?»
«Отдал ее отец замуж, приневолил, несчастную! Уж как она убивалась бедная! словно неживую повезли ее к свекру.»
Я глянул на Грицька́: он слушает да в окно глядит пристально.
«Вышла замуж — словно стеной ее загородили: завяла, захудала, моя рыбка; а девка была, как солнце! ко мне, бывало, частенько забегала, — щебечет, бывало, расспрашивает….»
«За кого ж ее отдали?»
«Да за Ивана Бондаря, что в Звонарях живет. Такой богач!»
Как понурил голову мой бедный Грицько́, так до самого дома ее уж не поднял.
