вергаются, единственно изъ боязни подвергнуться въ противномъ случаѣ ббльшему злу?
— Правда.
— Итакъ всѣ другіе, кромѣ философовъ, мужественны, потому что боятся, — мужественны по страху. Но это право что то странное — быть мужественнымъ изъ страха и боязни.
— Какъ нельзя болѣе справедливо.
— Ну, а воздержные между ними, — -не происходитъ ли и съ этими того же самого? Не бываютъ ли они воздержны по невоздержанію? Мы говоримъ, что это невозможно, но на самомъ дѣлѣ бываетъ именно нѣчто подобное съ ихъ глупымъ воздержаніемъ. Они отказываютъ себѣ въ однихъ удовольствіяхъ, боясь лишиться другихъ, стремленіе къ которымъ всецѣло ими управляетъ. Они называютъ невоздержаніемъ подчиняться страсти къ удовольствіямъ, а между тѣмъ съ ними происходитъ именно это самое, когда они побѣждаютъ въ себѣ влеченіе къ однимъ удовольствіямъ, всецѣло одолѣваемые жаждой другихъ; такимъ образомъ это дѣйствительно похоже на то, что было сейчасъ сказано, — что они воздержны по невоздержанію.
— Да, это такъ.
— О дорогой мой Симмій, неправиленъ такого рода обмѣнъ тамъ, гдѣ дѣло касается добродѣтели, — мѣнять удовольствія на удовольствія и печали на печали, и опасенія на опасенія, и большее на меньшее, какъ будто бы монету. Истинная монета, на которую все это должно обмѣнивать, это — мудрость: за нее и съ помощію ея покупается и обмѣнивается все, такъ что и мужество, и воздержаніе, и справедливость, или — что
вергаются, единственно из боязни подвергнуться в противном случае ббльшему злу?
— Правда.
— Итак все другие, кроме философов, мужественны, потому что боятся, — мужественны по страху. Но это право что то странное — быть мужественным из страха и боязни.
— Как нельзя более справедливо.
— Ну, а воздержные между ними, — -не происходит ли и с этими того же самого? Не бывают ли они воздержны по невоздержанию? Мы говорим, что это невозможно, но на самом деле бывает именно нечто подобное с их глупым воздержанием. Они отказывают себе в одних удовольствиях, боясь лишиться других, стремление к которым всецело ими управляет. Они называют невоздержанием подчиняться страсти к удовольствиям, а между тем с ними происходит именно это самое, когда они побеждают в себе влечение к одним удовольствиям, всецело одолеваемые жаждой других; таким образом это действительно похоже на то, что было сейчас сказано, — что они воздержны по невоздержанию.
— Да, это так.
— О дорогой мой Симмий, неправилен такого рода обмен там, где дело касается добродетели, — менять удовольствия на удовольствия и печали на печали, и опасения на опасения, и большее на меньшее, как будто бы монету. Истинная монета, на которую всё это должно обменивать, это — мудрость: за нее и с помощию её покупается и обменивается всё, так что и мужество, и воздержание, и справедливость, или — что
