до того сильна, что она выдерживаетъ многократныя рожденія, — если бы, говорю, кто нибудь согласился со всѣмъ этимъ: то ни въ какомъ случаѣ не согласился бы съ тѣмъ, что душа не утомляется наконецъ этими многочисленными рожденіями и не погибаетъ въ которой нибудь изъ смертей совершенно. Онъ прибавилъ бы къ этому, что той смерти н того разрушенія тѣла, которое приноситъ съ собой уничтоженіе для души, никто не можетъ чувствовать, такъ какъ чувствовать это кому бы то ни было невозможно. А если такъ, то очевидно, что никому не слѣдуетъ спокойно и съ увѣренностью встрѣчать смерть, потому что увѣренность въ этомъ случаѣ была бы безразсудна, какъ скоро нѣтъ возможности доказать, что душа всецѣло безсмертна и не разрушима. Если же доказать этого нельзя, то очевидно опять, что каждый, для кого наступаетъ смерть, всегда долженъ опасаться за свою душу, чтобы она не погибла при настающемъ для нея разлученіи съ тѣломъ.
ХХХѴШ. Когда мы выслушали рѣчи обоихъ, у всѣхъ явилось непріятное чувство, какъ мы послѣ сообщали другъ другу. Въ самомъ дѣлѣ, едва только мы твердо убѣдились предыдущими разсужденіями, какъ эти новыя смутили насъ опять и породили въ насъ недовѣріе не только къ тому, что было говорено прежде, но и къ тому, что могло быть сказано по этому предмету далѣе. Мы начали опасаться, что или мы — ничего нс стоюшіе въ этомъ дѣлѣ судьи, или же самый предметъ можетъ возбуждать одни только сомнѣнія.
Эхекратъ. Клянусь богами, любезный Федонъ, я извиняю васъ въ этомъ; потому что, когда я слушаю тебя
до того сильна, что она выдерживает многократные рождения, — если бы, говорю, кто-нибудь согласился со всем этим: то ни в каком случае не согласился бы с тем, что душа не утомляется наконец этими многочисленными рождениями и не погибает в которой нибудь из смертей совершенно. Он прибавил бы к этому, что той смерти н того разрушения тела, которое приносит с собой уничтожение для души, никто не может чувствовать, так как чувствовать это кому бы то ни было невозможно. А если так, то очевидно, что никому не следует спокойно и с уверенностью встречать смерть, потому что уверенность в этом случае была бы безрассудна, как скоро нет возможности доказать, что душа всецело бессмертна и не разрушима. Если же доказать этого нельзя, то очевидно опять, что каждый, для кого наступает смерть, всегда должен опасаться за свою душу, чтобы она не погибла при настающем для неё разлучении с телом.
ХХХИШ. Когда мы выслушали речи обоих, у всех явилось неприятное чувство, как мы после сообщали друг другу. В самом деле, едва только мы твердо убедились предыдущими рассуждениями, как эти новые смутили нас опять и породили в нас недоверие не только к тому, что было говорено прежде, но и к тому, что могло быть сказано по этому предмету далее. Мы начали опасаться, что или мы — ничего нс стоюшие в этом деле судьи, или же самый предмет может возбуждать одни только сомнения.
Эхекрат. Клянусь богами, любезный Федон, я извиняю вас в этом; потому что, когда я слушаю тебя
