мендованнымъ мнѣ однимъ старымъ подагрикомъ. Съ сожалѣніемъ слышу, что ваше здоровье въ состояніи неудовлетворительномъ. Видно, всякій человѣкъ, перешедшій черту 50 ти-лѣтія, превращается въ нѣкоторое подобіе Плевны, осажденной всякими недугами, подъ предводительствомъ „Ѳанатоса“; остается только упорно отбиваться до послѣдней отчаянной вылазки или сдачи... будемъ надѣяться, что эта бѣда еще не скоро настанетъ.
„Вы описываете свое настоящее мѣстопребываніе съ несовсѣмъ выгодной стороны; однако я слышалъ, что ваша Воробьевка прекрасное имѣніе: одинъ дубовый паркъ въ 18 десятинъ чего стоить! Въ настоящую минуту я мысленно переношусь къ вамъ и вижу васъ съ ружьемъ въ рукѣ, стрѣляющимъ по вальдшнепамъ въ вашемъ паркѣ: конецъ сентября самый ихъ привалъ въ нашихъ краяхъ. Помните, какія мы съ вами свершали охоты! Что касается до меня, то, со времени моего переселенія изъ Бадена, я пересталъ даже думать о ней: ни собаки нѣтъ, ни ногъ, да и дичи не имѣется во Франціи для людей не милліонеровъ. Мы съ Віардо пустили было нѣсколько паръ кроликовъ въ нашъ паркъ — онъ не такъ великъ, какъ вашъ, а десятинъ шесть въ немъ всетаки будетъ; — но наши кролики не поддержали своей стародавней репутаціи; — не только ничего не наплодили, — да и сами ушли. Въ теченіи послѣднихъ двухъ лѣтъ я убилъ всего одну галку и то не здѣсь, а въ Россіи, въ Мало-Архангельскомъ уѣздѣ...
„Мнѣ было очень весело снова сойтись съ Толстымъ, и я у него провелъ три пріятныхъ дня; все семейство его очень симпатично; а жена его прелесть. Онъ самъ очень утихъ и выросъ. Его имя начинаетъ пріобрѣтать европейскую извѣстность; — намъ, русскимъ, давно извѣстно, что у него соперника нѣтъ.
„Поклонитесь отъ меня вашей супругѣ и передайте мой привѣтъ вашему племяннику Петѣ, или, какъ теперь слѣдуетъ его величать, — Петру Борисову. Онъ, говорятъ, умникъ большой руки.
