товую дорогу (такъ какъ въ то время даже Московско-Курскаго шоссе еще не существовало). Но губительная медленность почтовой тройки была слишкомъ тяжела для счастливаго студента, перешедшаго на слѣдующій курсъ. Приходилось, во избѣжаніе скуки, во время пути предаваться всевозможнымъ мечтамъ, а на станціяхъ тщательному пересмотру лубочныхъ картинъ, фельдмаршаловъ, топчущихъ подъ собою арміи, и карандашныхъ надписей по всѣмъ дверямъ и оконнымъ притолкамъ.
Видно, та же тоска, которая вынуждала меня читать подобныя надписи, вынуждала другихъ писать ихъ. Память сохранила мнѣ одну изъ нихъ, прочтенную на окнѣ Подольской гостинницы. Начала стихотворенія я не помню; это было описаніе разнородныхъ порывовъ, возникающихъ въ душахъ путешественниковъ; оно заключалось словами:
„Такъ что нѣкая проѣзжая дѣвица
Не могла себя въ томъ побѣдить,
Не могла себя на мѣстѣ усадить,
А бѣгала по корридору,
Аки перепелица».
Въ Тулѣ, по крайней ограниченности денежныхъ средствъ, я купилъ себѣ пистонное ружье, но только одноствольное, помнится, не дороже 10 рублей.
Какъ выдержавшій экзаменъ, я былъ принятъ и дома, и у дяди съ большимъ радушіемъ. Еще зимой я познакомился съ восьмнадцатилѣтнею гувернанткой моихъ сестренокъ, Анюты и Нади. У нея были прекрасные голубые глаза и хорошіе темнорусые волосы, но профиль свѣжаго лица былъ совершенно неправиленъ, тѣмъ не менѣе она своею молодостью могла нравиться мужчинамъ, если судить по возгласамъ, которые я самъ слышалъ среди мужчинъ, при ея появленіи съ воспитанницами на Ядринѣ, въ именины дяди 29 іюня. Еще зимой замѣтилъ я, что она съ видимымъ удовольствіемъ принимала отъ меня знаки вниманія, обязательнаго, по мнѣнію моему, для всякаго благовоспитаннаго юноши по отношенію къ женщинѣ. Въ настоящій пріѣздъ вниманіе наше другъ къ другу скоро перешло во взаимное влеченіе. Понятно, что въ при-
