— Папа, восклицаетъ одна изъ дочерей Текутьева.
Текутьевъ не слышитъ.
— Папа, продолжаетъ возвьшая голосъ и пригибаясь на ухо къ отцу та же дочь: — папа, вамъ стыдно.
— Э! восклицаетъ онъ, махая на нее рукой: — что ты понимаешь! Не могу, я влюбленъ.
— Подумайте, вамъ скоро 80 лѣтъ, а ей 18.
— Не слышу.
— Текутичъ, говорить Петръ Петровичъ: хорошая мадера, не хочешь ли?
— Что, мадера? давай.
— Это онъ слышитъ, смѣясь говорить Петръ Петровичъ.
Тутъ же за столомъ нерѣдко сиживалъ Иванъ Петровичъ Борисовъ, бывшій фельдфебелемъ въ кадетскомъ корпусѣ и ожидавшій съ послѣднимъ лагеремъ выпуска въ офицеры. Два меньшихъ брата Борисова, Петръ и Александръ, къ немалому горю матери, умерли въ корпусѣ отъ чахотки.
На этотъ разъ по пріѣздѣ въ Москву я узналъ отъ Фелькеля совершенно неожиданную новость. Обожающій память покойной жены Мансуровой 48-лѣтній Петръ Петровичъ сдѣлалъ предложеніе и женится на 35-лѣтней дѣвицѣ Берингъ.
Прежде чѣмъ свадьба состоялась, на Лубянкѣ былъ нанять домъ Гиппіуса, въ который вмѣстѣ съ новобрачной переселилось и все семейство. Тутъ начались пріемы и званые обѣды.
Въ этомъ году выпущенный изъ корпуса офицеромъ въ артиллерію Борисовъ поселился въ одной изъ комнатъ, занимаемыхъ Ваничкой и Фелькелемъ. Приписанный къ штабу шестаго корпуса исправляющимъ должность адъютанта, Борисовъ посвящалъ службѣ весьма мало часовъ, такъ что во всякое время можно было его застать дома за чтеніемъ.
По воскреснымъ днямъ утромъ, а въ будничные дни послѣ лекцій я часто заходилъ въ отдѣленіе молодежи, гдѣ значительно старшій насъ ученый и солидный нѣмецъ Фелькель не прочь былъ во время приготовительныхъ уроковъ 14-ти лѣтняго Ванички забраться изъ сосѣдней классной въ комнату Борисова и предаться самому легкомысленному и нецензурному зубоскальству.
Сухощавый и длинноногій Ваничка былъ весьма сходною
