съ остатками язычества дѣйствительно отошла на задній планъ и всеобщее вниманіе было привлечено борьбой римскихъ епископовъ съ императорской властью; затѣмъ, когда во время раскола наука была преимущественно занята ковкой теологическаго и каноническаго оружія, даже и тогда нельзя было отрѣшиться отъ страшнаго ужаса предъ покоренной силой, которая, какъ бы заточенная въ Аду, но все еще живая и готовая отмстить, осталась все-таки грознымъ супостатомъ. Время Грековъ и Римлянъ представлялось ночью, впродолженіи которой люди обращались съ молитвой къ нечистымъ духамъ; эти же духи, съ которыми нѣкогда покончила христіанская вѣра, все еще продолжали свое чуждое существованіе въ суевѣріи. Нѣтъ, церковь никогда не могла протянуть примиряющую руку древности, пока ея цѣлью было — въ противность свѣтскимъ стремленіямъ, — учредить на землѣ царство Божіе. Она не могла перенести, чтобы умъ съ любовью погружался въ прошедшее, которое ей не принадлежало, чтобы онъ отвратилъ свои взоры отъ царства, обѣщаннаго Іисусомъ въ грядущемъ, и ключи котораго только хранила она одна.
Соотвѣтственно этому церковь, пока въ ней было сильно стремленіе очиститься отъ грѣха и пока ея идеаломъ было религіозное господство, завладѣла для своихъ цѣлей чувствомъ и воображеніемъ народовъ, этими мощными рычагами человѣческихъ дѣлъ. Мышленіе сдерживала она въ подчиненіи и въ оковахъ, благодаря своей приспѣшницѣ — схоластикѣ, и готова была скорѣе подавить чувство прекраснаго, чѣмъ даровать ему питательный матеріалъ, который она могла найти у классическихъ народовъ. Не простой случайностью было то — и на это будетъ часто указываться въ нашей книгѣ, — что только тогда, когда померкло солнце католической церкви, вновь разлился долго затмѣваемый имъ лунный свѣтъ язычества.
Если бы мы искали основной причины не здѣсь, то намъ осталось бы совершенно непонятнымъ то явленіе, какимъ образомъ занятіе отдѣльныхъ личностей классической литературой, нерѣдко встрѣчаемое нами въ средніе вѣка, осталось совершенно безъ послѣдствій для общаго развитія. Древность — міръ, заключенный самъ въ себѣ, и только тому доставляетъ она образующій матеріалъ, кто можетъ понять ее въ такомъ смыслѣ. Ни одна научная отрасль не можетъ процвѣтать, пока будетъ обречена лишь на служеніе другой.
[Сочиненія классиковъ въ монастыряхъ]
Безспорно, сохраненіемъ классической литературы, насколько именно она сохранилась, мы по преимуществу обязаны монастырской братіи. Цѣлые вѣка ревниво хранила и оберегала она пріобрѣтенія своихъ предшественниковъ и умножала ихъ списками. Но это не было ея призваніемъ; она никогда не посвящала себя всецѣло этой
с остатками язычества действительно отошла на задний план и всеобщее внимание было привлечено борьбой римских епископов с императорской властью; затем, когда во время раскола наука была преимущественно занята ковкой теологического и канонического оружие, даже и тогда нельзя было отрешиться от страшного ужаса пред покоренной силой, которая, как бы заточенная в Аду, но всё еще живая и готовая отмстить, осталась всё-таки грозным супостатом. Время Греков и Римлян представлялось ночью, в продолжении которой люди обращались с молитвой к нечистым духам; эти же духи, с которыми некогда покончила христианская вера, всё еще продолжали свое чуждое существование в суеверии. Нет, церковь никогда не могла протянуть примиряющую руку древности, пока её целью было — в противность светским стремлениям, — учредить на земле царство Божие. Она не могла перенести, чтобы ум с любовью погружался в прошедшее, которое ей не принадлежало, чтобы он отвратил свои взоры от царства, обещанного Иисусом в грядущем, и ключи которого только хранила она одна.
Соответственно этому церковь, пока в ней было сильно стремление очиститься от греха и пока её идеалом было религиозное господство, завладела для своих целей чувством и воображением народов, этими мощными рычагами человеческих дел. Мышление сдерживала она в подчинении и в оковах, благодаря своей приспешнице — схоластике, и готова была скорее подавить чувство прекрасного, чем даровать ему питательный материал, который она могла найти у классических народов. Не простой случайностью было то — и на это будет часто указываться в нашей книге, — что только тогда, когда померкло солнце католической церкви, вновь разлился долго затмеваемый им лунный свет язычества.
Если бы мы искали основной причины не здесь, то нам осталось бы совершенно непонятным то явление, каким образом занятие отдельных личностей классической литературой, нередко встречаемое нами в средние века, осталось совершенно без последствий для общего развития. Древность — мир, заключенный сам в себе, и только тому доставляет она образующий материал, кто может понять ее в таком смысле. Ни одна научная отрасль не может процветать, пока будет обречена лишь на служение другой.
[Сочинения классиков в монастырях]
Бесспорно, сохранением классической литературы, насколько именно она сохранилась, мы по преимуществу обязаны монастырской братии. Целые века ревниво хранила и оберегала она приобретения своих предшественников и умножала их списками. Но это не было её призванием; она никогда не посвящала себя всецело этой
