факультетскимъ наукамъ; они не достигли самостоятельной жизни даже въ такихъ первоклассныхъ умахъ, какъ Абеляръ и Іоаннъ Салисбёрійскій. Отрывки древности помогали только заткнуть пробѣлы какой нибудь богословской или философской системы, точь въ точь какъ мраморныя колонны древнихъ храмовъ и дворцовъ безъ всякаго стыда употреблялись на простыя частныя подѣлки.
[Подавленіе индивидуализма Церковью]
Мы не будемъ возобновлять старую пѣсню объ отсутствіи толка, критики и вкуса въ средніе вѣка. Какъ бы безсмысленно она иногда и не повторялась, все-таки остается безспорнымъ, что духовное и прежде всего эстетическое достояніе древности на цѣлыя столѣтія исчезло безъ слѣда. Мы бы хотѣли отмѣтить здѣсь только нѣкоторыя, менѣе оцѣненныя явленія, потому что они то наиболѣе ярко доказываютъ сокрушающую диктатуру церкви, и такъ какъ мы предполагаемъ въ слѣдующихъ отдѣлахъ своего труда придерживаться именно этихъ взглядовъ.
Господствующая церковь не терпитъ индивидуальнаго человѣка. Все должно стать покорнымъ звеномъ въ цѣпи ея систематики и подчиниться закону ея установленій. Она не признаетъ частной духовной собственности. Съ такой же точки зрѣнія она обошлась и съ классической литературой. Вотъ почему классическія произведенія были произвольно укорачиваемы и расширяемы, христіанизуемы и искажаемы; вотъ почему, вовсе не изъ намѣренія обмануть, современнымъ поддѣлкамъ придавались имена досточтимыхъ авторовъ. Извѣстно, какъ, напримѣръ, имя Доната сдѣлалось общимъ названіемъ всякой грамматики, имя Сервія — всякаго комментарія къ Виргилію. Сила, выступающая противъ подобныхъ стремленій — критика; съ ея помощью отдѣльная личность, полагаясь на свой собственный разумъ, противостаетъ подавляющему авторитету.
Далѣе Церковь сама покоилась на множествѣ самыхъ разнородныхъ авторитетовъ; назначеніемъ церковной науки было — примирить ихъ противорѣчія и согласно съ извѣстными тенденціями округлить научное построеніе. Чтобы не подорвать ни одного изъ этихъ авторитетовъ, она придавала равное значеніе всѣмъ имъ. То же должно было произойти и съ классическими авторами. Философская мораль Аристотеля не смѣла противорѣчить церковной; на Цицерона, Сенеку и Боэція смотрѣли такъ,какъ будто ихъ сочиненія были одинаковаго достоинства; Флору, Евтропію и Валерію Максиму придавалось то же значеніе, какъ Саллюстію и Ливію; наравнѣ съ Виргиліемъ, Стаціемъ, Луканомъ, Ювеналомъ и Персіемъ стояли поэтическія произведенія какого-нибудь Марбода Реннскаго, Алана Островитина (Alanus ab Insulis) или Іоанна Салисбёрійскаго. Чтобы провести между такими авторитетами раздѣльную черту, нужна была
факультетским наукам; они не достигли самостоятельной жизни даже в таких первоклассных умах, как Абеляр и Иоанн Салисбёрийский. Отрывки древности помогали только заткнуть пробелы какой нибудь богословской или философской системы, точь в точь как мраморные колонны древних храмов и дворцов без всякого стыда употреблялись на простые частные поделки.
[Подавление индивидуализма Церковью]
Мы не будем возобновлять старую песню об отсутствии толка, критики и вкуса в средние века. Как бы бессмысленно она иногда и не повторялась, всё-таки остается бесспорным, что духовное и прежде всего эстетическое достояние древности на целые столетия исчезло без следа. Мы бы хотели отметить здесь только некоторые, менее оцененные явления, потому что они то наиболее ярко доказывают сокрушающую диктатуру церкви, и так как мы предполагаем в следующих отделах своего труда придерживаться именно этих взглядов.
Господствующая церковь не терпит индивидуального человека. Всё должно стать покорным звеном в цепи её систематики и подчиниться закону её установлений. Она не признает частной духовной собственности. С такой же точки зрения она обошлась и с классической литературой. Вот почему классические произведения были произвольно укорачиваемы и расширяемы, христианизуемы и искажаемы; вот почему, вовсе не из намерения обмануть, современным подделкам придавались имена досточтимых авторов. Известно, как, например, имя Доната сделалось общим названием всякой грамматики, имя Сервия — всякого комментария к Виргилию. Сила, выступающая против подобных стремлений — критика; с её помощью отдельная личность, полагаясь на свой собственный разум, противостает подавляющему авторитету.
Далее Церковь сама покоилась на множестве самых разнородных авторитетов; назначением церковной науки было — примирить их противоречия и согласно с известными тенденциями округлить научное построение. Чтобы не подорвать ни одного из этих авторитетов, она придавала равное значение всем им. То же должно было произойти и с классическими авторами. Философская мораль Аристотеля не смела противоречить церковной; на Цицерона, Сенеку и Боэция смотрели так,как будто их сочинения были одинакового достоинства; Флору, Евтропию и Валерию Максиму придавалось то же значение, как Саллюстию и Ливию; наравне с Виргилием, Стацием, Луканом, Ювеналом и Персием стояли поэтические произведения какого-нибудь Марбода Реннского, Алана Островитина (Alanus ab Insulis) или Иоанна Салисбёрийского. Чтобы провести между такими авторитетами раздельную черту, нужна была
