временъ. Послѣднюю самъ Петрарка при случаѣ сравниваетъ съ хилымъ деревомъ, которое не зеленѣетъ и не приноситъ плодовъ[1]. Примите во вниманіе, что онъ учился древнему языку собственно безъ грамматической основы — элементарную грамматику такъ нельзя назвать, — что онъ лишь мало по малу пріобрѣталъ разныхъ древнихъ писателей и лучшія рукописи, что онъ желалъ научитьси только древнему языку, а не языку золотаго вѣка. Притомъ его сочиненія дошди въ такомъ искаженномъ видѣ, что нельзя сразу отличить его собственвыхъ промаховъ отъ позднѣйшихъ ошибокъ переписчиковъ и наборщиковъ. И есди онъ испещрялъ подя своихъ рукописей и самый текстъ поправками, то это — уже само по себѣ знаменательное явленіе, въ какимъ бы результатамъ оно ни привело.
Однимъ изъ первыхъ впечатлѣній Петрарки было наслажденіе, доставляеное сладкозвучіемъ виргиліевскихъ стиховъ и Цицероновской рѣчи. Красота ритмическихъ формъ и мелодичность классической латынн очаровывали его тѣмъ болѣе, чѣмъ внимательнѣе прислушивалось къ нимъ его ухо и чѣмъ усерднѣе старался онъ подражать имъ. Уже это первое соприкосновеніе съ древностью подѣйствовало такъ сильно, что восторгъ совершенно оковалъ его; словно какая-то духовная сила влекла его все далѣе и далѣе, до тѣхъ поръ, пока онъ не вступилъ вполнѣ съ своими возвышеннѣйшими чувствами и стремленіями въ этотъ новый міръ и, влекомый сотнямя чаръ въ его область, не сдѣлался мечтательнымъ поклонникомъ его величія. Читая своего Ливія, поэтъ мысленно жилъ въ общеніи съ Фабіями, Метеллами и Сципіонами, забывалъ тѣ бѣдственныя времена, въ которыя какая-то злополучная звѣада перенесла его рожденіе[2]. Онъ былъ убѣжденъ, что и до пришествія Христа было множество людей, выдающихся своимъ умомъ и добродѣтелями, но что умъ и добродѣтель выродились въ его время. Это явленіе было для него безспорно; онъ думалъ только о томъ, какъ его объяснить[3]. То, что опъ воспринялъ отъ древнихъ, въ его глазахъ было, по крайней мѣрѣ, одинаковаго достоинства съ тѣмъ, что самостоятельно создавалъ его умъ; онъ даже часто не могъ отдѣлить одно отъ другаго[4]. Петрарка чувствовалъ, что всѣмъ тѣмъ, чѣмъ онъ
- ↑ C. E. Chr. Schneider составилъ Lexicon Petrarchicura, вмѣстѣ съ тѣмъ и перечень стилистическихъ ошибокъ; см. въ его изданіи Franc. Petrarchae Historia Julii Caesarie. Lips., 1827. Prooem. p. XXXXII. sq.
- ↑ Epist. rer. famil. XXIV, 8, обращенное къ T. Ливію.
- ↑ Epist. rer. famil. XVI, 4.
- ↑ Epist. rer. famil. VI, 2 p. 315: Testatus sum tamen, me nihil novum, nihil fere meum dicere, immo vero nihil alienum; omnia enim, undecunque didicimus, nostra sunt nisi forsan abstulerit ea nobis oblivio. Подобное этому находимъ и въ письмѣ XXII, 2.
