религіозное единодушіе, и предвѣстники великаго церковнаго разъединенія уже указывали на распаденіе общей вѣры и культа. Какъ могъ бы Римъ остаться алтаремъ космополитской идеи!
Между тѣмъ въ Италіи прозябалъ зародышъ новаго образованія, всходы котораго должны были явиться ближайшимъ образомъ на поприщѣ науки и искусства, и которому было предназначено объединить подъ знаменемъ музъ и науки не только одну Италію, но и весь культурный міръ. Это развитіе выступаетъ теперь на первый планъ, тогда какъ заботы о церковной политикѣ, о войнахъ и революціяхъ мало по малу исчезаютъ. Выскажемъ новую задачу Италіи: возвратить и усвоить христіанскому міру забытую древность Грековъ и Римлянъ, вызвать къ жизни ихъ науку, соединить благоуханіе ихъ искусства съ цвѣтомъ хрістіанско-романтической жизни, форму и чувственную красоту, какъ наслѣдство классическихъ народовъ, съ духомъ романтики; — вотъ та цѣль, къ которой съ того времени стремились лучшія силы, вотъ на чемъ основано значеніе какого-нибудь Аріосто или Тассо, какого-нибудь Браманте или Палладіо, Ліонардо да Винчи или Рафаэля Санціо.
Намъ предстоитъ разсмотрѣть здѣсь только одинъ періодъ и одну сторону этого культурно-историческаго процесса, именно возрожденіе классической древности и ея вторженіе въ духовную жизнь прежде всего Италіи. Наша задача далѣе — представить только дѣтскую и юношескую эпоху этихъ стремленій: какъ первая, побуждаемая желаніемъ подражанія, усваиваетъ себѣ и учится, а послѣдняя пользуется, горячо примѣняетъ и дерзко злоупотребляетъ пріобрѣтенными силами и знаніями. Поэтому наше вніманіе привлекутъ зарожденіе и ростъ, а не творенія, которыя уже носятъ на себѣ печать зрѣлости и прочности.
Зерномъ этого развитія считали съ давнихъ поръ воспринятіе въ духовный строй чисто-человѣческаго элемента, того, что такъ рѣзко отличало Грековъ и Римлянъ стараго времени — гуманизма — въ противоположность воззрѣніямъ христіанства и церкви.
Слѣдовательно, это былъ процессъ возобновленія. Но абсолютно новыя идеи не вступили въ исторію, а были вновь приняты тѣ мысли, которыя когда-то, въ отдаленномъ прошломъ, были изложены въ литературныхъ произведеніяхъ. И возстаютъ эти мысли не какъ что-то невѣдомое и совершенно новое, но приносятся только болѣе полнымъ и неодолимымъ потокомъ. Античный міръ переживалъ подобныя же явленія, когда напр. Азія подверглась вторженію греческой культуры и литературы или когда воспринялъ ихъ въ свою духовную жизнь Лаціумъ. Какіе и здѣсь вызвалъ перевороты этотъ новый придатокъ, какъ измѣнилъ онъ существующій образъ мыслей и сколь иное направленіе далъ онъ ему!
религиозное единодушие, и предвестники великого церковного разъединения уже указывали на распадение общей веры и культа. Как мог бы Рим остаться алтарем космополитской идеи!
Между тем в Италии прозябал зародыш нового образования, всходы которого должны были явиться ближайшим образом на поприще науки и искусства, и которому было предназначено объединить под знаменем муз и науки не только одну Италию, но и весь культурный мир. Это развитие выступает теперь на первый план, тогда как заботы о церковной политике, о войнах и революциях мало по малу исчезают. Выскажем новую задачу Италии: возвратить и усвоить христианскому миру забытую древность Греков и Римлян, вызвать к жизни их науку, соединить благоухание их искусства с цветом христианско-романтической жизни, форму и чувственную красоту, как наследство классических народов, с духом романтики; — вот та цель, к которой с того времени стремились лучшие силы, вот на чем основано значение какого-нибудь Ариосто или Тассо, какого-нибудь Браманте или Палладио, Лионардо да Винчи или Рафаэля Санцио.
Нам предстоит рассмотреть здесь только один период и одну сторону этого культурно-исторического процесса, именно возрождение классической древности и её вторжение в духовную жизнь прежде всего Италии. Наша задача далее — представить только детскую и юношескую эпоху этих стремлений: как первая, побуждаемая желанием подражания, усваивает себе и учится, а последняя пользуется, горячо применяет и дерзко злоупотребляет приобретенными силами и знаниями. Поэтому наше внимание привлекут зарождение и рост, а не творения, которые уже носят на себе печать зрелости и прочности.
Зерном этого развития считали с давних пор воспринятие в духовный строй чисто-человеческого элемента, того, что так резко отличало Греков и Римлян старого времени — гуманизма — в противоположность воззрениям христианства и церкви.
Следовательно, это был процесс возобновления. Но абсолютно новые идеи не вступили в историю, а были вновь приняты те мысли, которые когда-то, в отдаленном прошлом, были изложены в литературных произведениях. И восстают эти мысли не как что-то неведомое и совершенно новое, но приносятся только более полным и неодолимым потоком. Античный мир переживал подобные же явления, когда напр. Азия подверглась вторжению греческой культуры и литературы или когда воспринял их в свою духовную жизнь Лациум. Какие и здесь вызвал перевороты этот новый придаток, как изменил он существующий образ мыслей и сколь иное направление дал он ему!
