Онѣ летятъ, какъ спущенныя стрѣлы,
10 Въ лазури имъ открытъ широкій путь;
Темны, какъ ночь, какъ снѣгъ нагорный бѣлы,
Ихъ крылья сильныя и грудь.
Знакомы имъ: палящія пустыни
И сѣверъ нашъ съ суровою зимой,—
15 Но знаешь ли, что сводъ небесно-синій
Является для ласточекъ тюрьмой?
Просторъ небесъ собою ихъ не манитъ,
Онѣ летятъ за пищей для птенцовъ,
И долу ихъ всегда незримо тянетъ,
20 Къ родной землѣ, подъ неприглядный кровъ.
Лишь о гнѣздѣ, въ углу сарая свитомъ
Трудами ихъ,—мечтаютъ всѣ онѣ,
И курицамъ раскормленнымъ и сытымъ
Завидуютъ въ сердечной глубинѣ.
25 Онѣ хотятъ лишь доли безмятежной,
Забота ихъ—о кровѣ и теплѣ,
И тѣ, кому открытъ просторъ безбрежный,
Завидуютъ прикованнымъ къ землѣ.
Они летят, как спущенные стрелы,
10 В лазури им открыт широкий путь;
Темны, как ночь, как снег нагорный белы,
Их крылья сильные и грудь.
Знакомы им: палящие пустыни
И север наш с суровою зимой, —
15 Но знаешь ли, что свод небесно-синий
Является для ласточек тюрьмой?
Простор небес собою их не манит,
Они летят за пищей для птенцов,
И долу их всегда незримо тянет,
20 К родной земле, под неприглядный кров.
Лишь о гнезде, в углу сарая свитом
Трудами их, — мечтают все они,
И курицам раскормленным и сытым
Завидуют в сердечной глубине.
25 Они хотят лишь доли безмятежной,
Забота их — о крове и тепле,
И те, кому открыт простор безбрежный,
Завидуют прикованным к земле.
Я сердце мое далъ красавицѣ розѣ,
Я счастія ждалъ для него,
И горько скорблю объ утраченной грезѣ:
Я сердце моё дал красавице розе,
Я счастия ждал для него,
И горько скорблю об утраченной грёзе:
