15 Они прославляютъ грабежъ и войну,
Какъ право святое народовъ.
Людей неподкупныхъ правдивый глаголъ
Тамъ былъ испытуемъ сурово,
Тамъ цѣнится выше придворный камзолъ,
20 Чѣмъ честь гражданина и слово.
Народная пѣсня убита давно:
Погибла, подвергшись гоненью.
О, горе искусству, коль скоро оно
Не служитъ князей прославленью!
25 Они подѣлили весь край на куски,
Имъ стали рабами крестьяне,
Въ мужья дочерямъ золотые мѣшки
Давно уже прочатъ дворяне.
Отцовскую совѣсть торгашъ усыпилъ
30 Виномъ и костями; отъ четокъ,
Отъ прялки онъ юную дочь отвратилъ,
Нравъ женскій уступчивъ и кротокъ.
Я чувствую: тяжесть съ деньгами мѣшковъ—
Честь рода, увы, перетянетъ,
35 И юное сердце навѣки вѣковъ
Въ надеждѣ на счастье обманетъ!
Но знайте: пора покаянья близка,
Главу вы посыплете пылью,
15 Они прославляют грабёж и войну,
Как право святое народов.
Людей неподкупных правдивый глагол
Там был испытуем сурово,
Там ценится выше придворный камзол,
20 Чем честь гражданина и слово.
Народная песня убита давно:
Погибла, подвергшись гоненью.
О, горе искусству, коль скоро оно
Не служит князей прославленью!
25 Они поделили весь край на куски,
Им стали рабами крестьяне,
В мужья дочерям золотые мешки
Давно уже прочат дворяне.
Отцовскую совесть торгаш усыпил
30 Вином и костями; от чёток,
От прялки он юную дочь отвратил,
Нрав женский уступчив и кроток.
Я чувствую: тяжесть с деньгами мешков —
Честь рода, увы, перетянет,
35 И юное сердце навеки веков
В надежде на счастье обманет!
Но знайте: пора покаянья близка,
Главу вы посыплете пылью,
