Неправда ли, его хотѣла ты прибить?
Иль это ссорою зовется, можетъ быть?
Ну, что же? Лишняго съ тобой не тратя слова,
Могу я показать, красавица, сейчасъ
Съ охотою тебѣ, какъ ссорятся у насъ!..
Жена,—спокойствіе!
Оставь! Небесной твердью
Плѣнился ты, и вдругъ увлекся этой жердью!
Ага! Боишься ты? Боишься за нее?
Постой же, я сейчасъ отдѣлаю ее!
Когда чела его коснулась я лобзаньемъ…
Ты не стѣсняешься рѣшительнымъ признаньемъ.
Угрюмый, гадкій лобъ, весь голый, какъ скала!
Вѣдь нимфа полюбить недаромъ же могла
Сатира… Но Сократъ, противный, близорукій—
Все-жъ мнѣ принадлежитъ, и я подобной штуки,
Конечно, не стерплю! Медовыя слова—
Ихъ мало. Чтобъ скорѣй вскружилась голова,
На помощь ты зовешь всю сладость поцѣлуя?
Ты забавляешься? Постой же, проучу я
Тебя, красавица!
(Вырывается и бѣжитъ къ Мирринѣ).
Неправда ли, его хотела ты прибить?
Иль это ссорою зовется, может быть?
Ну, что же? Лишнего с тобой не тратя слова,
Могу я показать, красавица, сейчас
С охотою тебе, как ссорятся у нас!..
Жена, — спокойствие!
Оставь! Небесной твердью
Пленился ты, и вдруг увлекся этой жердью!
Ага! Боишься ты? Боишься за нее?
Постой же, я сейчас отделаю ее!
Когда чела его коснулась я лобзаньем…
Ты не стесняешься решительным признаньем.
Угрюмый, гадкий лоб, весь голый, как скала!
Ведь нимфа полюбить недаром же могла
Сатира… Но Сократ, противный, близорукий —
Всё ж мне принадлежит, и я подобной штуки,
Конечно, не стерплю! Медовые слова —
Их мало. Чтоб скорей вскружилась голова,
На помощь ты зовешь всю сладость поцелуя?
Ты забавляешься? Постой же, проучу я
Тебя, красавица!
(Вырывается и бежит к Миррине).
