Ужасно! У меня, при мысли о садахъ
Публичныхъ, какъ „Эденъ“ темнѣетъ все въ глазахъ
195 И тутъ едва могу сдержаться я отъ стона.
Въ какомъ нибудь изъ нихъ—быть можетъ дочь моя,
И, Боже праведный!—вѣдь созываю я
Самъ посѣтителей развратнаго притона!
— Я открываюсь вамъ, какъ предъ духовникомъ,
200 Спасибо сударь вамъ, спасибо за вниманье,
Съ какимъ вы слушали мое повѣствованье.
Да, если-бъ говорилъ богатый съ бѣднякомъ
Почаще, отъ него порой о многомъ слыша—
То легче бъ намъ жилось. Нѣтъ, денегъ не возьму
205 Я вашихъ ни за что, но человѣкъ афиша
Кѣмъ вы не брезгали, васъ проситъ, чтобъ ему
Пожали руку вы, и съ чувствомъ состраданья
Чтобъ сохранили вы о немъ воспоминанье…—
Онъ удалился. Ночь, прозрачна и ясна
210 Спустилась, и небесъ глубокихъ вышина
Блеснула звѣздами, а въ думы погруженный,
Я все еще сидѣлъ, разсказомъ потрясенъ
И полонъ жалости ко всѣмъ, кто угнетенъ
Себѣ подобными. Старикъ, всего лишенный
215 Безжалостно, кому пришлося перенесть,
Какъ взяли у него: кровь, золото и честь,
Онъ показавшій мнѣ на этомъ объявленьѣ
Смерть сына, дочери позоръ, и разоренье
Семьи своей,—онъ знать желалъ бы, господа
220 Сенаторы, и вы, народа депутаты,
О благѣ общества кричащіе всегда—
Зачѣмъ страдаютъ тѣ, кто въ томъ не виноваты
И въ этомъ ли—прогрессъ великій нашихъ дней?..
И словно для того, чтобъ мнѣ еще сильнѣй
225 Собой навѣять грусть—вонъ тамъ, изъ отдаленной
Казармы, въ тишинѣ послышался смягченный
И чистый звукъ рожка, игравшаго сигналъ.
И къ небу чуждому житейской нашей муки,
Гдѣ въ яркой синевѣ созвѣздій рой сіялъ
230 Неслися медленно тоскующія звуки…
1892 г.
Ужасно! У меня, при мысли о садах
Публичных, как «Эден» темнеет всё в глазах
195 И тут едва могу сдержаться я от стона.
В каком-нибудь из них — быть может дочь моя,
И, Боже праведный! — ведь созываю я
Сам посетителей развратного притона!
— Я открываюсь вам, как пред духовником,
200 Спасибо сударь вам, спасибо за вниманье,
С каким вы слушали моё повествованье.
Да, если б говорил богатый с бедняком
Почаще, от него порой о многом слыша —
То легче б нам жилось. Нет, денег не возьму
205 Я ваших ни за что, но человек афиша
Кем вы не брезгали, вас просит, чтоб ему
Пожали руку вы, и с чувством состраданья
Чтоб сохранили вы о нём воспоминанье… —
Он удалился. Ночь, прозрачна и ясна
210 Спустилась, и небес глубоких вышина
Блеснула звёздами, а в думы погружённый,
Я всё ещё сидел, рассказом потрясён
И полон жалости ко всем, кто угнетён
Себе подобными. Старик, всего лишённый
215 Безжалостно, кому пришлося перенесть,
Как взяли у него: кровь, золото и честь,
Он показавший мне на этом объявленье
Смерть сына, дочери позор, и разоренье
Семьи своей, — он знать желал бы, господа
220 Сенаторы, и вы, народа депутаты,
О благе общества кричащие всегда —
Зачем страдают те, кто в том не виноваты
И в этом ли — прогресс великий наших дней?..
И словно для того, чтоб мне ещё сильней
225 Собой навеять грусть — вон там, из отдалённой
Казармы, в тишине послышался смягчённый
И чистый звук рожка, игравшего сигнал.
И к небу чуждому житейской нашей муки,
Где в яркой синеве созвездий рой сиял
230 Неслися медленно тоскующие звуки…
1892 г.
