Я ничьей не завидую долѣ,
Раздѣляя порывы твои,
Я хочу лишь простора и воли,
И любви, безконечной любви!
Я ничьей не завидую доле,
Разделяя порывы твои,
Я хочу лишь простора и воли,
И любви, бесконечной любви!
Два смѣлыхъ путника, взобравшись на утесъ,
Закрывъ глаза, внимали реву моря.
— Я слышу въ немъ всю прелесть райскихъ грезъ!—
— А я—весь стонъ земного горя!—
5 Имъ тотъ же лучъ сіялъ на небѣ голубомъ,
И съ одинаковою силой
Имъ море—сфинксъ обоимъ говорило
Такую-жъ рѣчь, но разнымъ языкомъ.
Два смелых путника, взобравшись на утёс,
Закрыв глаза, внимали рёву моря.
— Я слышу в нём всю прелесть райских грёз! —
— А я — весь стон земного горя! —
5 Им тот же луч сиял на небе голубом,
И с одинаковою силой
Им море — сфинкс обоим говорило
Такую ж речь, но разным языком.
Былъ зимній день угрюмъ и сѣръ,
Но я подъ портикомъ античнымъ,
Взиралъ съ восторгомъ необычнымъ
На изваянія Венеръ.
5 И въ королевскомъ Луврѣ старомъ
Искусства видя образцы,
Я понималъ что имъ не даромъ
Отведены у насъ дворцы.
Но нищую идя дорогой,
10 На поворотѣ встрѣтилъ я,
И вмигъ была душа моя,
Объята грустью и тревогой…
Болѣзненно истомлена,
Въ какомъ-то рубищѣ несчастномъ—
15 Какъ молода была она,
Съ лицомъ божественно-прекраснымъ!
Густыя пряди свѣтлыхъ косъ
Лежали мягкою волною,
Глаза, съ ихъ темной глубиною,
20 Хранили слѣдъ недавнихъ слезъ.
Рука, исколота иглою,
Была красива, но худа;
Отъ непосильнаго труда
При лампѣ позднею порою
25 Ослабло зрѣніе у ней.
Скрывая стыдъ, скрывая муку,
Она протягивала руку,—
Но кто и чѣмъ поможетъ ей?
Кто видитъ гнетъ ея терзаній?
30 Она страдаетъ не одна.
Дворцы у насъ—для изваяній,
А ты—ты Богомъ создана!
Твоей красѣ не будетъ храма,
Они—для мертвой красоты.
35 И въ вихрѣ свѣтской суеты
Забудется простая драма…
Себѣ отыщешь ты пріютъ,
Быть можетъ въ омутѣ разврата;
Для женщинъ мраморныхъ—палата,
40 Живыя тысячами мрутъ!
1893 г.
Был зимний день угрюм и сер,
Но я под портиком античным,
Взирал с восторгом необычным
На изваяния Венер.
5 И в королевском Лувре старом
Искусства видя образцы,
Я понимал что им недаром
Отведены у нас дворцы.
Но нищую идя дорогой,
10 На повороте встретил я,
И вмиг была душа моя,
Объята грустью и тревогой…
Болезненно истомлена,
В каком-то рубище несчастном —
15 Как молода была она,
С лицом божественно-прекрасным!
Густые пряди светлых кос
Лежали мягкою волною,
Глаза, с их тёмной глубиною,
20 Хранили след недавних слёз.
Рука, исколота иглою,
Была красива, но худа;
От непосильного труда
При лампе позднею порою
25 Ослабло зрение у ней.
Скрывая стыд, скрывая муку,
Она протягивала руку, —
Но кто и чем поможет ей?
Кто видит гнёт её терзаний?
30 Она страдает не одна.
Дворцы у нас — для изваяний,
А ты — ты Богом создана!
Твоей красе не будет храма,
Они — для мёртвой красоты.
35 И в вихре светской суеты
Забудется простая драма…
Себе отыщешь ты приют,
Быть может в омуте разврата;
Для женщин мраморных — палата,
40 Живые тысячами мрут!
1893 г.
