Что внимая пѣснѣ, время даромъ тратилъ.
А за ними слѣдомъ повторили галки,—
Что, молъ, пѣсни эти и скучны и жалки,
Что давно ихъ слушать прочимъ надоѣло
20 И онѣ мѣшаютъ только дѣлать дѣло…
Зрѣло недовольство съ каждою минутой,
Соловья извѣстность находя раздутой,
Наконецъ созвали общее собранье
И пѣвцу рѣшили объявить изгнанье.
25 Но бѣды не чуя, нашъ пѣвецъ смиренный,
Изливая душу въ пѣснѣ вдохновенной,
Не видалъ, какъ злоба разросталась глухо,
Какъ его повсюду принимали сухо,—
И когда впервые вѣсть о приговорѣ
30 До него достигла—онъ, скрывая горе,
Выслушалъ спокойно злыя нареканья
И не отвѣчая, улетѣлъ въ изгнанье.
А друзья, что втайнѣ о пѣвцѣ жалѣли,
Заявить объ этомъ громко не посмѣли.
35 Съ соловьемъ разставшись, не шутя сначала
Темная дубрава вдругъ возликовала.
Но не долго длилось это увлеченье,
Пробудилось смутно чувство сожалѣнья
И невольной скуки, многимъ очевидно
40 Стало вдругъ неловко и какъ будто стыдно…
Не лились, какъ прежде лѣтними ночами
Соловья напѣвы звучными волнами,
А съ закатомъ солнца изъ лѣсной опушки
Рѣзко и крикливо квакали лягушки,
45 Стрекоталъ кузнечикъ, и дрозды безплодно
Подражать пытались пѣснѣ благородной,
Пѣснѣ соловьиной… Заскучали розы,
Лепестки роняя на траву, какъ слезы…
Сумрачно и пусто стало въ этой чащѣ
50 Безъ знакомой пѣсни, звучной и бодрящей.
Тутъ, сначала втайнѣ, а потомъ и гласно
Раздалися крики, что совсѣмъ напрасно
Соловья изгнали; началися споры,
(Дѣло доходило до открытой ссоры),
55 И въ концѣ рѣшили: слать гонца за море—
Соловью повѣдать о всеобщемъ горѣ,
Умолять вернуться будущей весною,
Примирясь на вѣки съ чащею родною…
И пѣвецъ вернулся. Онъ великодушно
60 Все простилъ душою, дѣтски простодушной.
И по всей дубравѣ какъ его встрѣчали,
Какъ неудержимо громко ликовали!
Какъ луга одѣлись пышною травою,
А дубы и липы—яркою листвою,
65 Какъ благоухали синія фіялки,
И въ пылу восторга стрекотали галки,
Какъ ручьи журчали, и царицы-розы
Съ лепестковъ роняли радостныя слезы!
1890.
Что внимая песне, время даром тратил.
А за ними следом повторили галки, —
Что, мол, песни эти и скучны и жалки,
Что давно их слушать прочим надоело
20 И они мешают только делать дело…
Зрело недовольство с каждою минутой,
Соловья известность находя раздутой,
Наконец созвали общее собранье
И певцу решили объявить изгнанье.
25 Но беды не чуя, наш певец смиренный,
Изливая душу в песне вдохновенной,
Не видал, как злоба разрасталась глухо,
Как его повсюду принимали сухо, —
И когда впервые весть о приговоре
30 До него достигла — он, скрывая горе,
Выслушал спокойно злые нареканья
И не отвечая, улетел в изгнанье.
А друзья, что втайне о певце жалели,
Заявить об этом громко не посмели.
35 С соловьем расставшись, не шутя сначала
Тёмная дубрава вдруг возликовала.
Но недолго длилось это увлеченье,
Пробудилось смутно чувство сожаленья
И невольной скуки, многим очевидно
40 Стало вдруг неловко и как будто стыдно…
Не лились, как прежде летними ночами
Соловья напевы звучными волнами,
А с закатом солнца из лесной опушки
Резко и крикливо квакали лягушки,
45 Стрекотал кузнечик, и дрозды бесплодно
Подражать пытались песне благородной,
Песне соловьиной… Заскучали розы,
Лепестки роняя на траву, как слёзы…
Сумрачно и пусто стало в этой чаще
50 Без знакомой песни, звучной и бодрящей.
Тут, сначала втайне, а потом и гласно
Раздалися крики, что совсем напрасно
Соловья изгнали; началися споры,
(Дело доходило до открытой ссоры),
55 И в конце решили: слать гонца за море —
Соловью поведать о всеобщем горе,
Умолять вернуться будущей весною,
Примирясь навеки с чащею родною…
И певец вернулся. Он великодушно
60 Всё простил душою, детски простодушной.
И по всей дубраве как его встречали,
Как неудержимо громко ликовали!
Как луга оделись пышною травою,
А дубы и липы — яркою листвою,
65 Как благоухали синие фиялки,
И в пылу восторга стрекотали галки,
Как ручьи журчали, и царицы-розы
С лепестков роняли радостные слёзы!
1890.
Охвачена минутнымъ забытьемъ,
Покоилась она—бѣлѣе лилій
И ландышей, что въ комнатѣ кругомъ
Свой ароматъ чарующій струили…
5 Съ ея лица та скорбная черта,
Что говоритъ о мукахъ затаенныхъ,
Охвачена минутным забытьём,
Покоилась она — белее лилий
И ландышей, что в комнате кругом
Свой аромат чарующий струили…
5 С её лица та скорбная черта,
Что говорит о муках затаённых,
