Заботливо-нѣжной рукою своей
Она расправляла цвѣты межь вѣтвей,
Ей не были-бъ дѣти родныя милѣе,
40 Она не могла бы любить ихъ нѣжнѣе.
Всѣхъ вредныхъ, грызущихъ листки, червяковъ,
Всѣхъ хищныхъ, тревожащихъ зелень, жучковъ
Она своей быстрой рукою ловила
И въ лѣсъ далеко-далеко уносила;
45 Для нихъ она дикихъ цвѣтовъ нарвала,
Въ корзинку насыпала, гдѣ ихъ несла:
Хоть вредъ они жизнью своей приносили,
Но жизнь они чисто, невинно любили.
А пчелъ, однодневокъ и всѣхъ мотыльковъ,
50 Прильнувшихъ къ душистымъ устамъ лепестковъ,
Она оставляла, чтобъ нѣжно любили,
Чтобъ въ этомъ раю серафимами были.
И къ кедру душистому шла на зарѣ,
Тамъ куколки бабочекъ—въ темной корѣ,
55 Межь трещинъ продольныхъ—она оставляла:
Въ нихъ жизнь молодая тихонько дрожала.
Была ея матерью нѣжной—весна,
Все лѣто цвѣты оживляла она,
И прежде, чѣмъ хмурая осень пришла
60 Съ листвой золотою,—она умерла!
Заботливо-нежной рукою своей
Она расправляла цветы меж ветвей,
Ей не были б дети родные милее,
40 Она не могла бы любить их нежнее.
Всех вредных, грызущих листки, червяков,
Всех хищных, тревожащих зелень, жучков
Она своей быстрой рукою ловила
И в лес далеко-далеко уносила;
45 Для них она диких цветов нарвала,
В корзинку насыпала, где их несла:
Хоть вред они жизнью своей приносили,
Но жизнь они чисто, невинно любили.
А пчёл, однодневок и всех мотыльков,
50 Прильнувших к душистым устам лепестков,
Она оставляла, чтоб нежно любили,
Чтоб в этом раю серафимами были.
И к кедру душистому шла на заре,
Там куколки бабочек — в тёмной коре,
55 Меж трещин продольных — она оставляла:
В них жизнь молодая тихонько дрожала.
Была её матерью нежной — весна,
Всё лето цветы оживляла она,
И прежде, чем хмурая осень пришла
60 С листвой золотою, — она умерла!
Промчалось три дня,—всѣ цвѣты тосковали,
О чемъ, почему, они сами не знали;
Грустили, и блѣдность была въ нихъ видна,
Какъ въ звѣздахъ, когда загорится луна.
5 А съ новой зарею—до слуха Мимозы
Коснулося пѣнье; въ немъ слышались слезы;
За гробомъ вослѣдъ провожатые шли,
И плакальщицъ стоны звучали вдали.
Промчалось три дня, — все цветы тосковали,
О чём, почему, они сами не знали;
Грустили, и бледность была в них видна,
Как в звёздах, когда загорится луна.
5 А с новой зарёю — до слуха Мимозы
Коснулося пенье; в нём слышались слёзы;
За гробом вослед провожатые шли,
И плакальщиц стоны звучали вдали.
