Моряки умирали, и въ тотъ день, какъ изъ тучъ
70 Громъ прорвался, роняя жгучей молніи лучъ,
Ихъ лишь семь оставалось. Шесть убило грозой,
Ихъ, какъ муміи, черной разложивъ полосой,
А седьмого пронзило въ грудь обломкомъ, и онъ,
На обломкѣ—обломокъ, былъ въ вѣтрахъ вознесенъ,
75 И надъ бездной качался. Это все? У руля
Видно женщину. Небо—ликъ ея; не земля,
Такъ прекрасно лишь небо, надъ просторомъ морей,
Въ свѣтѣ звѣздныхъ сіяній и закатныхъ огней;
И прекрасный ребенокъ на колѣняхъ ея,
80 Онъ во всемъ выражаетъ восхищенье свое;
Радъ онъ трепету молній, и смѣется громамъ,
Полногласному вѣтру, полнозвучнымъ вѣтрамъ,
Манитъ тигровъ, чтобъ встали и пришли поскорѣй,
Между тѣмъ какъ отъ страха столько яркихъ лучей
85 Въ ихъ глазахъ, что свѣтлѣе каждый бѣглый ихъ взоръ,
Чѣмъ летящій по небу огневой метеоръ;
Бьется сердце ребенка, не стихаетъ гроза,
Но у матери скорбны и безъ блеска глаза.
«О, не смѣйся, мой милый, о, не смѣйся, шутя,
90 «Лучше спи, успокойся, дорогое дитя,
«Сонъ обманетъ ту муку, что грозитъ намъ съ тобой,
«Въ чемъ она, я не знаю, но страшусь предъ судьбой,
«Потому что съ тобою будетъ разный намъ путь!
«Спи же, спи предъ разлукой! Эта блѣдная грудь,
95 «Что трепещетъ въ испугѣ,—для тебя колыбель,
«Для тебя, мой желанный, въ ней пріютъ и постель.
«Что́ есть жизнь, что́ есть смерть, что́ есть мы, если въ часъ
«Какъ погибнетъ корабль, больше нѣтъ уже насъ?
«Какъ! не видѣть тебя, быть безъ ласки твоей?
100 «Послѣ жизни быть тѣмъ, чѣмъ мы были предъ ней?
«Этихъ рукъ не касаться, не знать этихъ грезъ—
«Этихъ губъ, этихъ глазъ, этихъ нѣжныхъ волосъ?
«И не знать этой рѣчи, что ласкаетъ мнѣ слухъ,
«Всей тѣлесной одежды, одѣвающей духъ,
105 «Что моимъ былъ ребенкомъ, былъ родимымъ,—и вотъ,
«Погасаетъ, блѣднѣетъ, точно радуги сводъ,
Моряки умирали, и в тот день, как из туч
70 Гром прорвался, роняя жгучей молнии луч,
Их лишь семь оставалось. Шесть убило грозой,
Их, как мумии, чёрной разложив полосой,
А седьмого пронзило в грудь обломком, и он,
На обломке — обломок, был в ветрах вознесён,
75 И над бездной качался. Это всё? У руля
Видно женщину. Небо — лик её; не земля,
Так прекрасно лишь небо, над простором морей,
В свете звёздных сияний и закатных огней;
И прекрасный ребёнок на коленях её,
80 Он во всём выражает восхищенье своё;
Рад он трепету молний, и смеётся громам,
Полногласному ветру, полнозвучным ветрам,
Манит тигров, чтоб встали и пришли поскорей,
Между тем как от страха столько ярких лучей
85 В их глазах, что светлее каждый беглый их взор,
Чем летящий по небу огневой метеор;
Бьётся сердце ребёнка, не стихает гроза,
Но у матери скорбны и без блеска глаза.
«О, не смейся, мой милый, о, не смейся, шутя,
90 Лучше спи, успокойся, дорогое дитя,
Сон обманет ту муку, что грозит нам с тобой,
В чём она, я не знаю, но страшусь пред судьбой,
Потому что с тобою будет разный нам путь!
Спи же, спи пред разлукой! Эта бледная грудь,
95 Что трепещет в испуге, — для тебя колыбель,
Для тебя, мой желанный, в ней приют и постель.
Что́ есть жизнь, что́ есть смерть, что́ есть мы, если в час
Как погибнет корабль, больше нет уже нас?
Как! не видеть тебя, быть без ласки твоей?
100 После жизни быть тем, чем мы были пред ней?
Этих рук не касаться, не знать этих грёз —
Этих губ, этих глаз, этих нежных волос?
И не знать этой речи, что ласкает мне слух,
Всей телесной одежды, одевающей дух,
105 Что моим был ребёнком, был родимым, — и вот,
Погасает, бледнеет, точно радуги свод,
