Игралищемъ страстей, и быстро мчится
Сквозь длительность часовъ своихъ печальныхъ,
Потомъ, какъ вещь ненужная, гніетъ,
Изношенное, гибнетъ, и проходитъ.
Духъ, нисшедшій такъ глубоко,
Воспарившій такъ высоко,
Ты, безстрашный, ты, всегда
220 Полный ласковости кроткой,—
Даръ заслуженный тобою,
Отъ меня теперь прими,
Сядь со мной на колесницу,—
Улетимъ!
Что я, сплю? И это греза?
Это чувство новизны—
Только призракъ мимолетный
Улетающаго сна?
230 Если жь нѣтъ, и я свободенъ,
Если, правда, я—душа,
Если ткань цѣпей порвалась,
Говори опять.
Я Фея мабъ, и мнѣ дано хранить
Всѣ дива человѣческаго міра:
Все тайное того, что было прежде,
Я нахожу, какъ въ пропасти безмѣрной,
Въ непогрѣшимыхъ совѣстяхъ людскихъ,
240 У этихъ лѣтописцевъ неподкупныхъ,
Изъ тѣхъ причинъ, что тотчасъ возникаютъ
Во всемъ, что совершается,—свѣтло
Я будущее вижу: и уколы
Воспоминаній мстительныхъ, что жгутъ
Замкнутое въ себѣ скупое сердце,
Игралищем страстей, и быстро мчится
Сквозь длительность часов своих печальных,
Потом, как вещь ненужная, гниет,
Изношенное, гибнет, и проходит.
Дух, нисшедший так глубоко,
Воспаривший так высоко,
Ты, бесстрашный, ты, всегда
220 Полный ласковости кроткой, —
Дар заслуженный тобою,
От меня теперь прими,
Сядь со мной на колесницу, —
Улетим!
Что я, сплю? И это греза?
Это чувство новизны —
Только призрак мимолетный
Улетающего сна?
230 Если ж нет, и я свободен,
Если, правда, я — душа,
Если ткань цепей порвалась,
Говори опять.
Я Фея маб, и мне дано хранить
Все дива человеческого мира:
Всё тайное того, что было прежде,
Я нахожу, как в пропасти безмерной,
В непогрешимых совестях людских,
240 У этих летописцев неподкупных,
Из тех причин, что тотчас возникают
Во всём, что совершается, — светло
Я будущее вижу: и уколы
Воспоминаний мстительных, что жгут
Замкнутое в себе скупое сердце,
