190 Ребенка нерожденнаго,—и гибли
Въ одной толпѣ и старики и дѣти,—
И ни одна душа дышать не смѣла.
О, это были дьяволы! Но кто
Былъ тотъ, кто имъ сказалъ, что Богъ природы,
Что Богъ благоволенья ниспослалъ
Особое свое благословенье
Всѣмъ тѣмъ, кто на землѣ торгуетъ кровью?
Они и онъ уже почти забыты,
И лишь идетъ изъ устъ въ уста преданье,
200 О варварахъ свирѣпыхъ, и обманъ
Разсказъ тотъ вторитъ съ хитростью упорной,
Пока къ нему испугъ не склонитъ слухъ,
Но и ему и имъ грозитъ забвенье.
Тамъ гдѣ Аѳины были, Римъ и Спарта,—
Лежитъ теперь пустыня думъ и чувствъ,
Лачуги жалкія тѣснятся,
Дворцы, что кажутся ничтожнѣй хижинъ,
Въ сравненіи съ величьемъ древнихъ храмовъ,
Теперь полуразрушенныхъ забвеньемъ;
210 Ряды пустынныхъ длинныхъ колоннадъ,
Гдѣ бродитъ привидѣніе Свободы,
Зовутъ, какъ старый памятный напѣвъ,
Который мы привыкли слышать
Въ какой-нибудь, для насъ желанной, сценѣ,
И вдругъ услышанный теперь,
Какъ горькое для насъ воспоминанье.
Какъ все не то, какъ все перемѣнилось!
И какъ печальнѣе еще
Противорѣчье въ сердцѣ человѣка!
220 Гдѣ испустилъ дыханіе Сократъ,
Рабъ деспота, безумный трусъ, повсюду
Распространяетъ смерть, и вдругъ—
Свою встрѣчаетъ, задрожавши.
Гдѣ жили Цицеронъ и Антонинъ,
Тамъ въ клобукѣ сидитъ угрюмый схимникъ.
И молится, и лжетъ, и проклинаетъ.
190 Ребенка нерожденного, — и гибли
В одной толпе и старики и дети, —
И ни одна душа дышать не смела.
О, это были дьяволы! Но кто
Был тот, кто им сказал, что Бог природы,
Что Бог благоволенья ниспослал
Особое свое благословенье
Всем тем, кто на земле торгует кровью?
Они и он уже почти забыты,
И лишь идет из уст в уста преданье,
200 О варварах свирепых, и обман
Рассказ тот вторит с хитростью упорной,
Пока к нему испуг не склонит слух,
Но и ему и им грозит забвенье.
Там где Афины были, Рим и Спарта, —
Лежит теперь пустыня дум и чувств,
Лачуги жалкие теснятся,
Дворцы, что кажутся ничтожней хижин,
В сравнении с величьем древних храмов,
Теперь полуразрушенных забвеньем;
210 Ряды пустынных длинных колоннад,
Где бродит привидение Свободы,
Зовут, как старый памятный напев,
Который мы привыкли слышать
В какой-нибудь, для нас желанной, сцене,
И вдруг услышанный теперь,
Как горькое для нас воспоминанье.
Как всё не то, как всё переменилось!
И как печальнее еще
Противоречье в сердце человека!
220 Где испустил дыхание Сократ,
Раб деспота, безумный трус, повсюду
Распространяет смерть, и вдруг —
Свою встречает, задрожавши.
Где жили Цицерон и Антонин,
Там в клобуке сидит угрюмый схимник.
И молится, и лжет, и проклинает.
