60 И мрачно молчаливый, онъ влачится.
Съ противной пресыщенностью своей.
О, еслибъ роскошь, блещущая всюду
Вокругъ него,—о, еслибъ эти яства,
Что собраны со всѣхъ концовъ земли,
Могли принудить чувства пробудиться
И побѣдить томительную сытость,—
О, если бы не отравляла роскошь
Свой собственный источникъ, и порокъ
Безчувственный, упорный, закоснѣлый,
70 Не обращалъ свою усладу въ ядъ,—
Тогда бы этотъ Деспотъ былъ блаженнымъ;
Тогда бы онъ вкушалъ такой же миръ,
Какой въ удѣлъ крестьянину ниспосланъ,
Когда, исполнивъ свой не рабскій трудъ,
Въ вечерній часъ онъ шагъ свой направляетъ
Къ горящему привѣтно очагу,
Чтобъ встрѣтить ту, кому трудомъ онъ служитъ.
Взгляни, вотъ онъ теперь на пышномъ ложѣ;
Охваченъ лихорадочнымъ волненьемъ,
80 Смущенъ разгоряченный умъ его,
Но слишкомъ скоро сонъ невоздержанья
Разсѣется; дремота исчезаетъ,
И совѣсть, эта вѣчная змѣя,
Зоветъ своихъ дѣтенышей ползучихъ
На пиръ ночной. Вотъ—вотъ! Онъ говоритъ.
Что за глаза безумные! Ты видишь?
Смотри, какое блѣдное лицо!
Всегда! О, неужели нѣтъ пощады?
И это будетъ длиться такъ всегда?
90 Смерть строгая, какъ я тебя желаю,
И какъ боюсь обнять тебя!—Нѣтъ сна,
Нѣтъ краткаго мгновенія дремоты!
О, благодатный миръ, зачѣмъ же ты
Свои покровы чистые весталки
Влачишь среди лачугъ и мрачныхъ тюремъ?
60 И мрачно молчаливый, он влачится.
С противной пресыщенностью своей.
О, если б роскошь, блещущая всюду
Вокруг него, — о, если б эти яства,
Что собраны со всех концов земли,
Могли принудить чувства пробудиться
И победить томительную сытость, —
О, если бы не отравляла роскошь
Свой собственный источник, и порок
Бесчувственный, упорный, закоснелый,
70 Не обращал свою усладу в яд, —
Тогда бы этот Деспот был блаженным;
Тогда бы он вкушал такой же мир,
Какой в удел крестьянину ниспослан,
Когда, исполнив свой не рабский труд,
В вечерний час он шаг свой направляет
К горящему приветно очагу,
Чтоб встретить ту, кому трудом он служит.
Взгляни, вот он теперь на пышном ложе;
Охвачен лихорадочным волненьем,
80 Смущен разгоряченный ум его,
Но слишком скоро сон невоздержанья
Рассеется; дремота исчезает,
И совесть, эта вечная змея,
Зовет своих детенышей ползучих
На пир ночной. Вот — вот! Он говорит.
Что за глаза безумные! Ты видишь?
Смотри, какое бледное лицо!
Всегда! О, неужели нет пощады?
И это будет длиться так всегда?
90 Смерть строгая, как я тебя желаю,
И как боюсь обнять тебя! — Нет сна,
Нет краткого мгновения дремоты!
О, благодатный мир, зачем же ты
Свои покровы чистые весталки
Влачишь среди лачуг и мрачных тюрем?
