Энергію свою навѣкъ убили,
Остря булавку, или гвоздь куя!
Сколь многіе Ньютоны, что, взирая
На сонмы сферъ, горящихъ во вселенной,
190 Въ нихъ видѣли лишь пятна мишуры,
Которая приклеена къ лазури,
Чтобы родной ихъ городъ освѣщать!
Но въ каждомъ, даже самомъ скудномъ, сердцѣ
Скрывается зародышъ совершенства:
Мудрѣйшіе изъ мудрецовъ земли,
Что въ тайныхъ кельяхъ разума снискали
И знаніе, и истину, и доблесть,
Неопытными были всѣ дѣтьми,
Надменными и чувственно-тупыми,
200 Лишенными желаній безкорыстныхъ,
И безъ огней любви ко всей вселенной,—
Въ сравненіи съ тѣмъ высшимъ существомъ,
Съ безоблачнымъ умомъ, съ чистѣйшей страстью,
Съ возвышенною волей,—существомъ,
Которое лишь смерть (сперва помедливъ
Почтительно предъ этимъ благороднымъ,
Предъ взоромъ глазъ безтрепетныхъ его)
Могла заставить смолкнуть. И однако
Любой невольникъ, что теперь влачитъ
210 Убогое свое существованье
Въ грязи распутной улицъ городскихъ,
Въ нуждѣ, или въ роскошествѣ позорномъ,
Всю остроту духовныхъ воспріятій
Заботами всечасно притупляя,
Иль бѣшено бросаясь въ преступленья,
Чтобы встряхнуть застой своей души,—
Могъ подражать ему и быть съ нимъ равнымъ.
Но низкое хотѣніе связало
Настолько все рожденное землей,
220 Что все, за исключеніемъ благого,
Продажно: все, иль золотомъ, иль славой,
Энергию свою навек убили,
Остря булавку, или гвоздь куя!
Сколь многие Ньютоны, что, взирая
На сонмы сфер, горящих во вселенной,
190 В них видели лишь пятна мишуры,
Которая приклеена к лазури,
Чтобы родной их город освещать!
Но в каждом, даже самом скудном, сердце
Скрывается зародыш совершенства:
Мудрейшие из мудрецов земли,
Что в тайных кельях разума снискали
И знание, и истину, и доблесть,
Неопытными были все детьми,
Надменными и чувственно-тупыми,
200 Лишенными желаний бескорыстных,
И без огней любви ко всей вселенной, —
В сравнении с тем высшим существом,
С безоблачным умом, с чистейшей страстью,
С возвышенною волей, — существом,
Которое лишь смерть (сперва помедлив
Почтительно пред этим благородным,
Пред взором глаз бестрепетных его)
Могла заставить смолкнуть. И однако
Любой невольник, что теперь влачит
210 Убогое свое существованье
В грязи распутной улиц городских,
В нужде, или в роскошестве позорном,
Всю остроту духовных восприятий
Заботами всечасно притупляя,
Иль бешено бросаясь в преступленья,
Чтобы встряхнуть застой своей души, —
Мог подражать ему и быть с ним равным.
Но низкое хотение связало
Настолько всё рожденное землей,
220 Что всё, за исключением благого,
Продажно: всё, иль золотом, иль славой,
