Сквозь жизнь, межь фантастическихъ видѣній.
Рука съ рукой, пошли безъ колебаній,
Свѣтили имъ восторгъ, любовь, и благо.
То рабство сладко-нѣжное, въ чемъ сущность
100 Самой свободы,—свѣтлая неволя,
Что узами воздушныхъ ощущеній
Скрѣпляетъ сочетанья душъ людскихъ,—
Стряхнула ковы узкаго закона:
Вся нѣжность этихъ тонкихъ побужденій,
Въ природной ихъ застѣнчивости вспыхнувъ,
Съ довѣріемъ и съ явностью раскрыла
Разсвѣтныя хотѣнія любви,
Освободившись отъ того тупого
Сухого цѣломудрія, въ которомъ
110 Есть доблесть добродѣтели дешевой,
Что хвалится безчувствіемъ своимъ.
Продажность ласкъ не отравляла больше
Источникъ жизни и родникъ блаженства;
Равны и вольны, женщина съ мужчиной,
Довѣріе съ любовью сочетали,
И въ путь пошли по той горѣ высокой,
Гдѣ болѣе отъ восходящихъ ногъ
Слѣдовъ не оставалося кровавыхъ.
И тамъ, гдѣ впродолженіи столѣтій
120 Дворецъ вздымался деспота-раба,
Своимъ тяжелымъ видомъ насмѣхаясь
Надъ голодомъ и надъ нуждой въ ихъ мукѣ.—
Виднѣлись лишь развалины, громада,
Откуда годъ за годомъ падалъ камень,
Будя кругомъ отзывчатое эхо;
И на вершинѣ башни старый тернъ,
Занявши мѣсто знамени, качался
Въ дыханьи пролетающей грозы.
И странныя нашептывалъ онъ сказки,
. . . . . . . . . . . . . . .
Сквозь жизнь, меж фантастических видений.
Рука с рукой, пошли без колебаний,
Светили им восторг, любовь, и благо.
То рабство сладко-нежное, в чём сущность
100 Самой свободы, — светлая неволя,
Что узами воздушных ощущений
Скрепляет сочетанья душ людских, —
Стряхнула ковы узкого закона:
Вся нежность этих тонких побуждений,
В природной их застенчивости вспыхнув,
С доверием и с явностью раскрыла
Рассветные хотения любви,
Освободившись от того тупого
Сухого целомудрия, в котором
110 Есть доблесть добродетели дешевой,
Что хвалится бесчувствием своим.
Продажность ласк не отравляла больше
Источник жизни и родник блаженства;
Равны и вольны, женщина с мужчиной,
Доверие с любовью сочетали,
И в путь пошли по той горе высокой,
Где более от восходящих ног
Следов не оставалося кровавых.
И там, где в продолжение столетий
120 Дворец вздымался деспота-раба,
Своим тяжелым видом насмехаясь
Над голодом и над нуждой в их муке. —
Виднелись лишь развалины, громада,
Откуда год за годом падал камень,
Будя кругом отзывчатое эхо;
И на вершине башни старый терн,
Занявши место знамени, качался
В дыханьи пролетающей грозы.
И странные нашептывал он сказки,
. . . . . . . . . . . . . . .
