И только стебли той травы безстрашной,
Что не боится жгучаго мороза,
Подъ безучастной грѣются луной,
Тамъ человѣкъ былъ сморщенъ, какъ растенья,
И теменъ былъ, какъ ночь; въ немъ кровь застыла;
И тамъ гдѣ въ зноѣ тропиковъ пространство
Пересѣкалось въ голубыхъ туманахъ
Широкой полосой огня и тучъ,
150 И гдѣ чума въ недвижной атмосферѣ
Посѣяла незримо сѣмена,
Взростивши неестественные стебли,
Тамъ гдѣ земля недугами кишѣла,
Землетрясеньемъ, зноемъ, и грозой,
Былъ человѣкъ не болѣе прекраснымъ;
Невольничествомъ былъ онъ пригнетенъ
До праха, гдѣ горѣли капли крови.
И даже тамъ гдѣ былъ нѣжнѣе воздухъ,
И человѣкъ убѣжище имѣлъ,
160 Зараза также тамъ распространялась,
Его существованье оскверняя
Неисчислимымъ полчищемъ невзгодъ,
И жгла его огнемъ непогасимымъ;
И возрастанье той заразы грозной
Вплоть до часовъ послѣднихъ даже правда
Была не въ силахъ задержать, и мира
Въ душѣ не поселяла, до тѣхъ поръ
Пока впервые, въ торжествѣ безкровномъ,
Она свой снѣжный стягъ не подняла
170 Надъ той страной, обласканной природой:
Какъ долго былъ тамъ жалкій человѣкъ
Лишь прихвостнемъ рабовъ, каррикатурой
На низость окружавшую его,
Шакаломъ передъ львомъ честолюбивымъ,
Ищейкой фанатическихъ святошъ.
Людское существо, умомъ и тѣломъ,
Теперь лишь краситъ ласковую землю,
И только стебли той травы бесстрашной,
Что не боится жгучего мороза,
Под безучастной греются луной,
Там человек был сморщен, как растенья,
И темен был, как ночь; в нём кровь застыла;
И там где в зное тропиков пространство
Пересекалось в голубых туманах
Широкой полосой огня и туч,
150 И где чума в недвижной атмосфере
Посеяла незримо семена,
Взрастивши неестественные стебли,
Там где земля недугами кишела,
Землетрясеньем, зноем, и грозой,
Был человек не более прекрасным;
Невольничеством был он пригнетен
До праха, где горели капли крови.
И даже там где был нежнее воздух,
И человек убежище имел,
160 Зараза также там распространялась,
Его существованье оскверняя
Неисчислимым полчищем невзгод,
И жгла его огнем непогасимым;
И возрастанье той заразы грозной
Вплоть до часов последних даже правда
Была не в силах задержать, и мира
В душе не поселяла, до тех пор
Пока впервые, в торжестве бескровном,
Она свой снежный стяг не подняла
170 Над той страной, обласканной природой:
Как долго был там жалкий человек
Лишь прихвостнем рабов, карикатурой
На низость окружавшую его,
Шакалом перед львом честолюбивым,
Ищейкой фанатических святош.
Людское существо, умом и телом,
Теперь лишь красит ласковую землю,
