И гнусныхъ омерзительныхъ тѣней,
Ведетъ, о, Сонъ, къ твоимъ владѣньямъ свѣтлымъ?
Въ его душѣ вдругъ вспыхнулъ быстрый рой
Сомнѣній и надеждъ ненасытимыхъ,
Его какъ бы отчаяньемъ ужаливъ.
330 Пока на небѣ медлилъ свѣтъ дневной
Поэтъ съ своей душою велъ бесѣду.
А ночью страсть пришла, какъ духъ лукавый,
И повела его въ ночную тьму.—
Какъ иногда могучій тяжкій коршунъ,
Сжимаемый въ объятіяхъ змѣи,
Отъ боли ядовитой обезумѣвъ,
Летитъ, спѣшитъ, сквозь тьму и облака,
Сквозь свѣтъ и бурю, все впередъ, все дальше,
Въ пустынѣ сферъ воздушныхъ,—такъ гонимый
340 Прекрасной тѣнью ласковаго сна,
Поэтъ бѣжалъ черезъ холмы, долины,
И топь болотъ, въ мерцаньи тусклой ночи,
Въ пустынѣ безутѣшнаго молчанья,
И шумъ его шаговъ пугалъ змѣю,
Сверкавшую подъ блѣдною луною.
Забрезжилась заря надъ бѣглецомъ
И, точно насмѣхаясь, освѣтила
Живою краской мертвенныя щеки
Усталаго скитальца. Долго шелъ онъ,
350 Пока предъ нимъ съ крутой стремнины Петры
Не распростеръ Аорнъ свои владѣнья,
Нависшія надъ низкимъ горизонтомъ,
Подобно сонму тучъ; и черезъ Балькъ
Онъ проходилъ, блуждая, какъ безумный,
И видѣлъ, какъ на сумрачныхъ могилахъ,
Въ которыхъ спятъ Парѳянскіе цари,
Кружится прахъ въ дыханьи легкомъ вѣтра;
Здѣсь день за днемъ, снѣдаемый тоской,
Онъ все лелѣялъ тщетное желанье,
360 Былъ полонъ все одной и той же думой,
И жизнь свою сжигалъ, и тихо гасъ.
И гнусных омерзительных теней,
Ведет, о, Сон, к твоим владеньям светлым?
В его душе вдруг вспыхнул быстрый рой
Сомнений и надежд ненасытимых,
Его как бы отчаяньем ужалив.
330 Пока на небе медлил свет дневной
Поэт с своей душою вел беседу.
А ночью страсть пришла, как дух лукавый,
И повела его в ночную тьму. —
Как иногда могучий тяжкий коршун,
Сжимаемый в объятиях змеи,
От боли ядовитой обезумев,
Летит, спешит, сквозь тьму и облака,
Сквозь свет и бурю, всё вперед, всё дальше,
В пустыне сфер воздушных, — так гонимый
340 Прекрасной тенью ласкового сна,
Поэт бежал через холмы, долины,
И топь болот, в мерцаньи тусклой ночи,
В пустыне безутешного молчанья,
И шум его шагов пугал змею,
Сверкавшую под бледною луною.
Забрезжилась заря над беглецом
И, точно насмехаясь, осветила
Живою краской мертвенные щеки
Усталого скитальца. Долго шел он,
350 Пока пред ним с крутой стремнины Петры
Не распростер Аорн свои владенья,
Нависшие над низким горизонтом,
Подобно сонму туч; и через Бальк
Он проходил, блуждая, как безумный,
И видел, как на сумрачных могилах,
В которых спят Парфянские цари,
Кружится прах в дыханьи легком ветра;
Здесь день за днем, снедаемый тоской,
Он всё лелеял тщетное желанье,
360 Был полон всё одной и той же думой,
И жизнь свою сжигал, и тихо гас.
