языка, а значит и для разума. Но ведь все это в сущности только внешние и случайные, а не вытекающие из существа задачи, доводы, в силу которых, в виде исключения, прямой путь оказывается здесь не наилучшим. Поэтому, если смотреть на дело абстрактно, чисто теоретически и a priori, метод китайцев является собственно говоря правильным; так что их можно бы упрекнуть только в излишнем педантизме, в том, что они приняли во внимание не эмпирические, а иные обстоятельства, обусловливающие другой путь. Между тем и опыт доказал значительное преимущество китайской азбуки. Именно, для того чтобы выражаться на китайском языке, не надо знать по-китайски: каждый читает азбуку на своем собственном языке, подобно тому как читаются цифры, которые для наших численных понятий являются тем же, чем китайские письменные знаки для всех понятий; а алгебраические знаки являются даже знаками для абстрактных численных понятий. Поэтому, как уверял меня один английский чаеторговец, пять раз бывший в Китае, во всех индийских морях китайская азбука является общераспространенным средством для разговора между купцами различных наций, не знающих какого-нибудь общего языка. Этот человек даже был глубоко убежден, что благодаря такому свойству она распространится во всем мире. То же самое говорит и I. F. Davis в своем сочинении The Chinese, London 1836, cap. 16.
Deponentia, это — единственное, что есть в римском языке неразумного, даже бессмысленного, и не многим лучше media греческого языка.
Но специальным недостатком латинского языка является то, что fieri есть страдательный залог от facere: это внедряет и прививает уму, изучающему этот язык, несчастное заблуждение, что все, что есть, по крайней мере все ставшее, есть нечто сделанное. В греческом и немецком, напротив, γιγνεσϑαι и werden не являются непосредственно страдательным залогом к ποιειν и machen. По-гречески можно сказать: ουκ εστι παν γενομενον ποιουμενον, но этого нельзя перевести дословно на латинский язык так, как можно на немецкий: „nicht jedes Gewordene ist ein Gemachtes“.
Согласные, это — скелет слова, а гласные — его мускулы. Скелет (в индивидууме) остается неизменным, мускулы же легко изменяются в цвете, свойствах и количестве. И слова, переходя из столетия в столетие или даже из одного языка в другой, в общем весьма хорошо сохраняют свои согласные, но легко изменяют свои гласные,
