Перенесенная несправедливость зажигает в обыкновенном человеке пылкую жажду мести, и часто говорилось, что мщение сладко. Это подтверждают многие жертвы, принесенные исключительно с целью насладиться ею, без всякого расчета на возмещение причиненного вреда. Горькую смерть центавра Несса услаждает уверенное предвидение необыкновенно умно подготовленной в последнюю минуту мести, и та же мысль выражена более современно и правдоподобно в переведенной на три языка новелле Бертолотти le due sorelle. Столь же верно, сколько и сильно выражает Вальтер Скотт эту человеческую склонность, о которой идет речь: revenge is the sweetest morsel to the mouth, that ever was cooked in hell (месть — самый сладкий лакомый кусок, который когда-либо изготовлялся в аду). Сделаю попытку дать ей психологическое объяснение.
Всякое ниспосланное нам природой или случаем, или судьбою страдание, ceteris paribus, не так мучительно, как то, которое посылает нам чужой произвол. Это происходит от того, что мы признаем природу и случай исконными владыками мира и понимаем, что постигшее нас несчастье может точно так же постигнуть и всякого другого; поэтому при несчастьях, исходящих из этого источника, мы сетуем скорее на общий всем людям жребий, чем на свой собственный. Страдание, причиненное чужим произволом, привносит, напротив, к боли или во вреду еще совершенно особенный, горький придаток, именно — сознание чужого превосходства в силе или хитрости, при собственном бессилии. Полученный вред исцеляется возмещением, если возмещение возможно; но этот горький придаток, это „я должен снести это от тебя“, часто бывает болезненнее, чем самый вред, и может быть удовлетворено только местью. Ведь тем, что силою или хитростью мы в свою очередь причиняем оскорбителю вред, мы показываем свое превосходство над ним и уничтожаем этим доказательство его превосходства. Это дает чувству удовлетворение, которого оно жаждало. Сообразно с этим, там, где бывает много гордости и тщеславия, должно быть также и много мстительности, Но как всякое удовлетворенное желание обнаруживает скрывавшееся в нем так или иначе разочарование, так же бывает и после мести. Большею частью наслаждение, которое мы надеялись от нее получить, бывает отравлено состраданием; часто даже, выполненная месть будет впоследствии терзать сердце и мучить совесть: побуждение к ней потеряло силу, а доказательство злобы нашей остается перед нами налицо.
