стианско-германской глупости, послужившим лишь к тому, чтобы сделать их настолько высокомерными и дерзкими, что часто приходят на мысль священные обезьяны из Бенареса, которые, в сознании своей святости и неприкосновенности, позволяют себе все решительно.
Женщина на западе, именно „дама“, находится в fausse position: ибо женщине, справедливо называемой древними sexus sequior, ни в каком случае не пристало быть предметом нашего почитания и уважения, носить голову выше чем мужчина и иметь с ним равные права. Последствия этой fausse position мы достаточно видим. Поэтому было бы весьма желательно, чтобы также и в Европе этому № 2 человеческого рода было опять отведено его естественное место и положен конец этому дамскому бесчинству, над которым смеется не только вся Азия, но также смеялись бы Греция и Рим: последствия этой меры были бы неисчислимы в общественном, гражданском и политическом отношениях. В салическом законе, как лишнем truism’е, совсем нет нужды. Собственно европейская дама, это — такое существо, которого совсем не должно бы быть; а должны быть только хозяйки и девушки, которые надеются стать ими, и воспитывать в них надо не высокомерие, а домовитость и покорность. Именно потому, что в Европе существуют дамы, женщины низшего класса, то есть значительное большинство женского пола, находится в несравненно худших условиях, чем на Востоке. Даже лорд Байрон говорит (Lettres and Journals by Th. Moore Vol. II, p. 399), что положение женщин в древней Греции было нормальное, а у нас оно, пережиток варварства рыцарских и феодальных времен, — искусственно и аномально; место женщин — дом, а не общественность; они должны быть хорошо воспитаны, религиозны; не их дело политика и поэзия, — давайте им книги только религиозные и поваренные; научите их музыке, рисованию, танцам, а также земледелию и садоводству; в Эпире они с большим успехом исправляют дороги, — почему бы им не заниматься этим наравне с полевыми работами и доением коров?
В нашей моногамической части света жениться значит наполовину уменьшить свои права и удвоить свои обязанности. Между тем, если законы предоставили женщинам одинаковые права с мужчинами, они должны бы были ссудить их также и мужским разумом. На деле, чем более права и почести, признаваемые законом за женщиной, превышают ее природу, тем более они сокращают количество женщин, действительно пользующихся этими преимуществами, и отнимают у всех остальных столько же естественных прав, сколько они дают первым. Ибо при противоестественно-выгодном положении женщины,
