что мы скоро перестанем видеть то, что первый взгляд, однако, показывал нам отчетливо. Оттого и говорят: „большинство людей при ближайшем знакомстве выигрывают“, — а надо бы говорить: „нас одурачивают“. Когда же впоследствии наступают дурные обстоятельства, тогда большей частью суждение первого взгляда находит свое оправдание и часто саркастически проявляет всю его силу. Если же „ближайшее знакомство“ непосредственно оказывается неблагоприятным, то вы тоже не найдете, что люди от него выигрывают. Другой причиной кажущегося выигрыша при ближайшем знакомстве является то, что человек, который при первом взгляде нас от себя оттолкнул, — как только мы вступаем с ним в общение, показывает нам уже не одно лишь собственное свое существо и характер, но также и свое образование, т. е. не только то, что́ он в действительности и по природе своей, но и то, что он присвоил себе от общего достояния всего человечества: ведь, три четверти из того, что он говорит, принадлежит не ему, а привзошло к нему извне, — и тогда мы удивляемся часто, как это подобный минотавр говорит столь по-человечески. Но перейдите-ка от „ближайшего знакомства“ к еще более близкому, и тогда сейчас же „скотская природа“, которую сулило его лицо, „проявится во всем своем блеске“. Таким образом, кто одарен проницательным физиономическим взглядом, должен обращать серьезное внимание на его, всякому ближайшему знакомству предшествующие и оттого неискаженные, показания. Ибо лицо каждого человека говорит именно то, что он есть: а если оно обманывает нас, то это не его, а наша вина.
Слова же человека говорят лишь о том, что́ он мыслит, чаще — что он выучил или даже, что он только выдает за свои мысли. К этому присоединяется еще и то, что, когда мы с ним говорим, или хотя бы только слышим, как он говорит с другими, мы абстрагируем от его подлинной физиономии, оставляя ее как субстрат, как безусловно данное, в стороне и обращаем внимание только на патогномические проявления, на игру его лица, — а ее он устраивает так, что поворачивает к нам ее хорошую сторону.
Если же Сократ сказал одному юноше, которого представили ему для испытания его способностей: „говори, чтобы я тебя мог видеть“, то он (принимая, что под словом „видеть“, он разумел нечто большее, чем просто „слышать“), — он был, бесспорно, прав постольку, поскольку во время речи черты, особенно глаза, человека оживляются и его духовные силы и способности налагают свой отпечаток на игру его лица, вследствие чего мы получаем тогда возможность сделать предварительную оценку степени и объема его интеллигенции, что́ и было в данном случае целью Сократа. Но, как общее правило,
