ми людьми, то окажется, правда, что мысли одного человека могут до некоторой степени иметь значение откровений для другого.
Коренная же тайна и исконная хитрость всех попов, на всей земле и во все времена, будут ли это попы браманские, или магометанские, буддийские, или христианские, заключается в следующем. Они верно подметили и прекрасно поняли великую силу и неискоренимость метафизической потребности в человеке, — и вот они заявляют, будто в их руках есть средство для ее удовлетворения, так как до них прямо дошло де, необыкновенным путем, слово великой загадки. А раз людям втолкована в голову такая мысль, попы могут руководить и повелевать ими по своей прихоти. Поэтому более умные из правителей вступают с ними в союз; другие даже подпадают под их власть. Если же когда-нибудь — редчайшее из всех исключений — на троне окажется философ, то это самым досадным образом расстраивает всю комедию.
Чтобы правильно судить о христианстве, надлежит принять также в соображение, что́ имелось до него и было им вытеснено. Прежде всего — греко-римское язычество: в качестве народной метафизики это было в высшей степени ничтожное явление, без настоящей, определенной догматики, без решительно выраженной этики, прямо даже без истинной моральной тенденции и без священных первоисточников, так что оно едва ли заслуживает названия религии, а есть скорее лишь игра фантазии и переделка поэтами народных сказок, — в лучшем случае, явное олицетворение сил природы. Трудно себе представить, чтобы взрослые люди когда-либо серьезно относились к этой детской религии: тем не менее об этом свидетельствуют некоторые места у древних, особенно первая книга Валерия Максима, но даже и многие места у Геродота, из которых я упомяну лишь находящиеся в последней книге, глава 65, где он высказывает свое собственное мнение и рассуждает, как старая баба. В позднейшие времена и с прогрессом философии это серьезное отношение, конечно, исчезло, что́ дало христианству возможность вытеснить эту государственную религию, несмотря на ее внешние ограждения. Однако даже в лучшую греческую эпоху она не была объектом такой серьезной веры, как в более новое время религия христианская или в Азии буддийская, браманская или также магометанская, так что, следовательно, политеизм древних был нечто совсем иное, нежели просто множественное число монотеизма: об этом достаточно свидетельствуют Лягушки Аристофана, где Дионис выводится в виде жалчайшего шута и труса, какого только можно себе представить, и предается осмеянию, — а между тем комедия
