Декарт по праву считается отцом новейшей философии, прежде и общее всего потому, что он впервые побудил разум стать на собственные ноги: он научил людей пользоваться своей собственной головой, которую до тех пор заменяла библия — с одной стороны и Аристотель — с другой. В частном же и более узком смысле Декарт заслуживает такого названия потому, что в его сознание впервые заронилась проблема, — вокруг которой главным образом и вращается с того времени все философское мышление, — проблема об идеальном и реальном, т. е. вопрос о том, что́ в нашем познании объективно и что̀ в нем субъективно? что́ в нем должно быть приписано некоторым, отличным от нас вещам и что̀ — нам самим? Дело в том, что в нашей голове возникают образы, и возникают не по внутреннему побуждению, исходящему от произвола или от связи идеи, а, стало быть, по внешнему поводу. Только эти образы и известны нам непосредственно, как данные. В каком отношении стоят они к вещам, которые существуют совершенно обособленно и независимо от нас и каким-то путем становятся причиною этих образов? Да еще достоверно ли, что и вообще-то существуют такие вещи? А если существуют, то позволяют ли нам образы судить также и об их свойствах? Вот какую проблему выставил Декарт, и, в результате, за последние 200 лет главное стремление философов заключалось в том, чтобы правильной демаркационной линией начисто отграничить идеальное, т. е. то, что принадлежит только нашему познанию, как такому, от реального, т. е. от того, что существует независимо от нас, и таким образом определить взаимное отношение обоих этих элементов.
Действительно, ни философы древности, ни схоластики не дошли, по-видимому, до ясного сознания этой основной проблемы философии. Правда, некоторый признак ее, в виде идеализма и даже в виде учения об идеальности времени, можно найти у Плотина, именно в
