вызвано, учение Гераклита, который признавал непрестанное движение всех вещей, как они — абсолютную неподвижность: таким образом, он не пошел дальше φαινομενον (Arist. de coelo, III, 1, стр. 298 edit. Berol.). Этим, в свой черед, он вызвал, как свою противоположность, платоновское учение об идеях, что́ можно видеть из слов Аристотеля (Metaph., стр. 1078).
Достойно замечания, что сохранившиеся в небольшом числе главные тезисы досократовских философов бесчисленное количество раз повторяются в сочинениях древних, — сверх же этого сообщается очень немногое; таковы, например, учения Анаксагора о νους и ὀμοιομεριαι, учения Эмпедокла о φιλια και νεικος и о четырех стихиях, учение Демокрита и Левкиппа об атомах и ειδωλα, учение Гераклита о постоянном течении вещей, изложенное выше учение элейцев, учение пифагорейцев о числах, метемпсихозе и т. д. Вполне, впрочем, возможно, что это и был итог всего их философствования. Ведь и в произведениях новейших философов, например, Декарта, Спинозы, Лейбница и даже Канта, немногие основные положения их систем встречаются в бесчисленном повторении, так что все эти философы как будто усвоили девиз Эмпедокла, который тоже, вероятно, был уже любителем репетиционного знака: δις και τρις το καλον (см. Штурца, Empedocl. Agrigent., стр. 504).
Два упомянутые положения Анаксагора стоят, однако, в тесной связи между собой: именно, выражение παντα εν πασιν служит у него символическим обозначением для теории гомеомерий. Таким образом, в хаотической первичной массе содержались в совершенно готовом виде partes similares (в физиологическом смысле) всех вещей. Для их выделения и для их сочетания, расположения и преобразования в специфически различные вещи (partes dissimilares) нужен был некий νους, который, сортируя составные части, привел в порядок хаотическую смесь, так как хаос ведь представлял собою полнейшее смешение всех веществ (Scholia in Arist., стр. 337). Однако это первое разделение νους произвел не вполне, так что в каждой вещи все еще находились составные части всех прочих, хотя и в меньшей мере: „ибо опять все во всем смешано“ (там же).
С другой стороны, Эмпедокл вместо бесчисленных гомеомерий признавал лишь четыре стихии, из которых, по его мнению, и вышли все вещи, в качестве их продуктов, а не эдуктов, как у Анаксагора. Объединяющую же и разъединяющую, т. е. устрояющую роль νους’а играют у него φιλια και νεικος, любовь и ненависть. И то и другое положительно гораздо удачнее. Именно, устроение вещей он препоручает не интеллекту (νους), а воле (φιλια και νεικος), и разнородные вещества у него не просто эдукты, как у Анаксагора, но
