Схоластики, опираясь на Аристотеля, думали: прежде всего установим всеобщее, — частное будет из него вытекать или пусть вообще находит себе потом место под ним, как может. Мы, поэтому, прежде всего выясним себе, что̀ присуще enti, вещи вообще: свойственное отдельным вещам пусть тогда постепенно присовокупляется, хотя бы и путем опыта, — во всеобщем это никогда ничего изменить не может. — Бэкон, напротив, говорил: прежде всего настолько полно познакомимся с отдельными вещами, насколько лишь это возможно: затем в конце концов мы узнаем то, что такое вещь вообще.
Однако, Бэкон уступает Аристотелю в том отношении, что его метод для восхождения вовсе не столь закономерен, надежен и непогрешим, как метод Аристотеля для нисхождения. Мало того: сам Бэкон при своих физических изысканиях оставил в стороне данные в Новом органе правила своего метода.
Внимание Бэкона было направлено главным образом на физику. То, что он сделал для последней, именно начав ее сызнова, вскоре затем было сделано для метафизики Декартом.
В арифметических книгах правильность решения какой-либо задачи обнаруживается обыкновенно тем, что задача выходит, т. е. что не получается никакого остатка. Подобным же образом обстоит дело с решением загадки мира. Все системы, это — задачи, которые не выходят: они дают остаток, или, если предпочесть сравнение, взятое из химии, — нерастворимый осадок. Остаток этот состоит в том, что при правильном выведении дальнейших заключений из их тезисов результаты не подходят к наличному реальному миру, не согласуются с ним и некоторые стороны его остаются при этом совершенно необъяснимыми. Так, например, с материалистическими системами, выводящими мир из материи, наделенной чисто-механическими свойствами, и по ее законам, не согласуется всепроникающая удивительная целесообразность природы, а также наличность познания, в котором и самая-то эта материя лишь впервые и выступает на сцену. Это, следовательно, и будет их остатком. — С другой стороны, с теистическими системами, но в такой же мере и с пантеистическими, не совместимы преобладание физического зла и моральная испорченность мира, которые, поэтому, и получаются здесь в качестве остатка, или нерастворимого осадка. — Правда, в подобных случаях не затрудняются
