ограничен, не есть вопрос безусловно трансцендентный: скорее он сам по себе эмпиричен, ибо решение его все-таки лежит еще в области возможного опыта, действительное воспроизведение которого остается для нас недоступным только в силу нашей физической природы. A priori здесь нет никакого доказуемо-непоколебимого аргумента ни в пользу одной, ни в пользу другой из сторон альтернативы, — так что все здесь действительно очень похоже на антиномию, поскольку как при том, так и при другом допущении получаются значительные неудобства. Именно, ограниченный мир в бесконечном пространстве, как бы он ни быть велик, сводится к бесконечно малой величине, и возникает вопрос, для чего же существует остальное пространство. С другой стороны, нельзя представить себе, чтобы ни одна из неподвижных звезд не была самой крайней в пространстве. Мимоходом говоря, планеты такой звезды лишь в течение одной половины своего года имели бы ночью звездное небо, в течение же другой оно было бы без звезд, — что́ должно было бы производить на их обитателей очень неприятное впечатление. Поэтому, вопрос можно поставить и таким образом: существует ли какая-нибудь неподвижная звезда, планета которой находятся в таком положении, или нет? Здесь вопрос имеет явно эмпирический характер.
В своей Критике кантовской философии я показал ложность и ошибочность всего отдела об антиномиях. Да и всякий, по надлежащем размышлении, заранее признает невозможным, чтобы понятия, правильно извлеченные из явлений и a priori достоверных законов их, а затем согласно законам логики связанные в суждения и умозаключения, могли вести к противоречиям. Ибо из таком случае должны были бы содержаться противоречия в самом наглядно данном явлении или в закономерной связи его членов, — а это вещь невозможная. Ибо интуитивное, как такое, совсем не знает противоречий: по отношению к нему противоречие не имеет никакого смысла, никакого значения. Ведь оно существует только в абстрактном познании рефлексии: можно конечно что-либо, явно или скрытно, одновременно полагать и не полагать, т. е. противоречить себе, — но ничто действительное не может одновременно быть и не быть. Правда, элеец Зенон со своими известными софизмами, а также и Кант со своими антиномиями, хотят доказать противоположное. Поэтому я отсылаю к своей критике Канта.
Заслуги Канта по отношению к умозрительной теологии в общем отмечены уже выше. Чтобы еще более их выдвинуть, я попытаюсь теперь с величайшей краткостью, понятно выразить на свой лад сущность дела.
В христианской религии бытие Бога есть вещь решенная и стоящая выше всякого исследования. Так и надо: ибо это — ее догмат, обосно-
