добных обстоятельствах может быть успех в той области, где недостаточно уже, как в других науках, иметь хорошую голову, вместе с прилежанием и усидчивостью, а нужны совершенно особого рода задатки, которые даже покупаются ценою личного счастья? В самом деле, ведь бескорыстная искренность стремлений, неодолимое влечение к разгадке бытия, серьезность глубокомыслия, силящегося проникнуть в самую сокровенную суть вещей, и неподдельное воодушевление интересами истины, вот — первые и неотъемлемые условия для того, чтобы человек мог дерзнуть вновь выступить пред лицо древнего сфинкса и еще раз попытаться разрешить его вековечную загадку, под опасением низвергнуться в мрачную пропасть забвения, к своим столь многочисленным предшественникам.
Более отдаленный ущерб, какой, во всех науках, приносит деятельность непризванных, заключается в том, что они воздвигает храм заблуждения, последующему разрушению которого хорошие умы и честные сердца должны иногда посвящать всю свою жизнь. А тем более, конечно, в философии, — в самом общем, важном и трудном знании! Если желательны этому особые доказательства, пусть вспомнят отвратительный пример гегелевщины, этой наглой лже-мудрости, которая вместо подлинного, обдуманного и добросовестного мышления и исследования видела философский метод в диалектическом самодвижении понятий и воздвигало, иными словами, какой-то объективный мыслительный автомат, по собственному почину свободно проделывающий в воздухе или в эмпиреях свои сальто-мортале, следами или отпечатками которых и являются, якобы, гегелевские или гегельянские писания, — тогда как на самом деле это нечто такое, что могло созреть лишь под очень плоскими и толстыми лбами и, далеко не будучи абсолютно объективным, напротив, имеет весьма субъективный характер, да притом еще ведет свое происхождение от объектов весьма посредственных. Затем обратите-ка внимание на высоту и прочность этой вавилонской башни и сообразите, какой неисчислимый вред должна была принести возросшему на ней поколению, а с ним и всей эпохе, подобная философия абсолютной бессмыслицы, навязанная учащемуся юношеству внешними, посторонними средствами. Разве она не извратила и не испортила коренным образом голову огромному числу представителей теперешнего поколения ученых? Разве они не погрязли целиком в искаженных воззрениях и не предлагают вместо ожидаемых мыслей пустые фразы, ничего не говорящую словесную паутину, отвратительный гегелевский жаргон? Разве не извратилось у них всякое понимание жизни, так что место благородных и высоких мыслей, которые одушевляли еще их ближайших предшественников, заступило самое пошлое, самое филистерское, самое низменное умственное содержание?
