его завершения, тот с удивлением увидел бы в нем дело самого обдуманного предвидения, мудрости и настойчивости. Значительность его, как целого, зависела бы однако от того, был ли его субъект существом обыкновенным или необыкновенным. С этой точки зрения можно бы усвоить весьма трансцендентную мысль, что в основе этого mundi phaenomeni, где царит случай, сплошь и всюду лежит некий mundus intelligibilis, господствующий над самым случаем. Конечно, природа все делает лишь для вида и ничего не делает для одной только особи: первый для нее — все, последняя — ничто. Но то, что мы принимаем здесь за действующий принцип, это не природа, а по ту сторону природы лежащее метафизическое начало, которое в каждом индивидууме существует сполна и нераздельно и к которому, следовательно, относится все сказанное выше.
Правда, чтобы выяснить все эти вещи, сначала надо было бы, собственно говоря, ответить на следующие вопросы: возможно ли полное несоответствие между характером и судьбою человека? — подходит ли, в главном, каждая судьба к каждому характеру? — наконец, действительно ли некая тайная, непостижимая необходимость, подобная автору драмы, всякий раз приспособляет их друг к другу? — Но именно относительно этого-то мы и находимся в неизвестности.
Между тем, мы верим, что в каждое мгновение мы — господа своих действий. Но когда мы бросаем взор на пройденное жизненное поприще и особенно припоминаем свои неудачные шаги, вместе с их последствиями, то часто для нас становится непостижимо, каким образом могли мы совершить то-то или не сделать того-то, и дело принимает такой вид, как если бы нашими шагами руководила какая-то посторонняя сила, Вот почему Шекспир и говорит:
Fate, show thy force; ourselves we do not owe; |
Свершай, судьба! Мы не имеем воли, |
И Гете, в „Геце фон-Берлихингене“ (акт 5), говорит: „мы, люди, не сами себя ведем, — злым духам представлена власть над нами, чтобы они тешились нашей гибелью“; также в „Эгмонте“ (акт 5, последняя сцена): „человек мнит, будто он направляет свою жизнь, сам руководит собою, — между тем его сокровеннейшее существо неодолимо тяготеет к его судьбе“. Да уже и пророк Иеремия сказал: „не в воле человека путь его, не во власти идущего давать направления стопам своим“. (10, 23). Срв. с этим Геродота, кн. I,
