33). — Сенека, в книге de constantia sapientis, от 10-ой главы до конца, подробно рассматривает оскорбление, contumelia, доказывая, что мудрый не обращает на него внимания. В главе 14 он говорит: „at sapiens colaphis percussus, quid faciet?“ quod Cato, cum illi os percussum esset: non excanduit, non vindicavit injuriam: nec remisit quidem, sed factam negavit („что же сделает мудрый, получив пощечину? — то самое, что Катон, когда его ударили по лицу: он не воспылал яростью, не отомстил за обиду, но он и не простил ее, а просто отрицал самый факт обиды“).
„Да“ воскликнете вы, „то были мудрецы!“ — А вы, значит, глупцы? Согласен…
Мы видим, таким образом, что древним был совершенно незнаком подобный принцип рыцарской чести, ибо они во всем были верны беспристрастному, естественному взгляду на вещи и потому не могли идти на такие мрачные и пагубные фарсы. Поэтому и в ударе по лицу они не могли видеть ничего иного, кроме того, что он есть, — т. е. они видели в нем небольшое физическое повреждение, — меж тем как в новое время он стал катастрофой и темой для трагедий, например, в „Сиде“ Корнеля, а также в одной из новейших немецких мещанских трагедий, которая называется „Власть отношений“, но должна бы носить заглавие „Власть предрассудка“; а если пощечина раздастся в парижском национальном собрании, она найдет себе отзвук во всей Европе. Людям „чести“, которые, конечно, будут обескуражены указанными выше классическими воспоминаниями и приведенными примерами из древности, я советую, в качестве противоядия, прочесть в шедевре Дидро Jaques le fataliste историю господина Дегляна: они найдут здесь отличный образчик современной рыцарской чести, который да послужит им на радость и поучение.
Из сказанного достаточно явствует, что принцип рыцарской чести вовсе нельзя считать за что-либо исконное, коренящееся в самой человеческой природе. Это, следовательно, нечто искусственное, и не трудно указать его происхождение. Принцип этот порожден, очевидно, той эпохой, когда больше применялись кулаки, чем головы, и разум был заключен в цепи попов, т. е. это продукт достохвального средневековья и его рыцарства. В самом деле, тогда люди предоставляли Господу Богу не только заботиться о себе, но и судить за себя. Поэтому трудные юридические вопросы решались ордалиями, или Судом Божьим: а суд этот, за немногими исключениями, состоял в поединках, притом вовсе не между одними только рыцарями, но и между простыми гражданами, — чему мы видим интересный пример в Шекспировом Генрихе VI (ч. 2, ак. 2, сц. 3). Да и после всякого судебного приговора все-таки можно было еще
