тельно на различного рода незаконные приемы, уловки и увертки, и уличенный в них спорщик прибегает к грубости, чтобы так или иначе отомстить за свою слабость, которую он чувствует, и, смотря по развитию спорящих и отношению их друг к другу, обратить интеллектуальную борьбу в борьбу кулачную, полагая в ней более благоприятных для себя шансов. Вследствие этого второе правило таково: не следует спорить с людьми ума ограниченного. Отсюда уже видно, что немного остается таких людей, спор с которыми допустим вполне. Действительно, те люди, с которыми можно спорить, — исключение. Большинство людей не выносят простого несогласия с их мнением; но в таком случае они должны бы позаботиться о том, чтобы можно было примкнуть к их мнению. В действительности же, из спора с ними, — даже в том случае, если они не принадлежат к упомянутой выше ultima ratio stultorum, — выносишь только раздражение; ибо при этом имеешь дело не только с интеллектуальной неспособностью их, но часто также и с моральной испорченностью. Последняя дает себя знать в злоупотреблении незаконными приемами спора. Увертки, уловки и крючкотворство, к которым они прибегают, лишь бы только одержать верх, настолько многочисленны и разнообразны и потворяются настолько закономерно, что в прежние годы они послужили для меня темой специального исследования; оно было направлено на чисто формальную их сторону, так как я заметил, что как бы разнообразны ни были предметы спора или же индивидуальности спорящих, однако в спорах постоянно возвращаются совершенно тождественные уловки и увертки, и узнать их не трудно. Это навело меня тогда на мысль начисто отделить формальные элементы всех этих ухищрений и вывертов от фактического содержания и выставить их напоказ, подобно аккуратно выполненному анатомическому препарату. Итак, я собрал все эти, столь обильные недобросовестные уловки спора и представил каждую со всеми ее характерными особенностями, пояснил примерами, снабдил особым названием и, наконец, указал средства и приемы, как парировать эти словесные выпады; из всего этого у меня выросла форменная эристическая диалектика. Излюбленные ухищрения, или стратагемы, как эристико-диалектические фигуры, заняли в ней то же место, какое в логике занимают фигуры силлогистические, а в риторике — риторические, при чем с теми и с другими они имеют общее в некоторой своей врожденности, так как практика здесь предшествует теории и пользование ими не требует предварительного изучения. Чисто формальная обработка их может поэтому служить дополнением к той технике разума, которая состоит из логики, диалектики и риторики и которая была изложена в 2-м томе основного моего произведения, гл. 9. На-
