честности; оттого я на этом примере и оставляю их в покое и тем серьезнее отсылаю к приведенным выше основаниям избегать спора с людьми дюжинными. Конечно, можно попытаться аргументами помочь силе разумения другого лица; но как только в ответных речах его начинает замечаться упрямство, нужно оборвать аргумент на полуслове. Ибо спорщик тотчас же сделается еще и недобросовестным, так как софизм в теоретической области — то же, что каверза в практической, а изложенные выше стратагемы еще более низки, чем софизмы. Ведь воля надевает в них маску рассудка, чтобы играть его роль, а это всегда отвратительно; подобно тому как немногие вещи вызывают такое негодование, как если вы замечаете со стороны известного человека преднамеренное непонимание. Кто оставляет без внимания здравые аргументы своего противника, тот выказывает или прямо слабый рассудок, или же рассудок слабый косвенно, т. е. подавленный господством собственной воли; поэтому следует гоняться с ним по кругу лишь в том случае, если это повелевает долг службы или обязанность. — При всем том я должен однако, — чтобы отдать надлежащую справедливость также и упомянутым выше уверткам, — сознаться, что можно и слишком поспешить с отказом от своего мнения при удачном аргументе противника. Именно, мы чувствуем при таком аргументе его силу, но опровержение или, вообще, какое-либо средство, которое бы годилось для поддержания и спасения нашего утверждения, не приходит нам в голову с равною скоростью. Если мы в подобном случае тотчас же сочтем свой тезис потерянным, то может случиться так, что мы именно через это изменим истине, так как впоследствии может оказаться, что мы были правы, но по слабости, по недостатку доверия к своему делу, слишком много придали значения мимолетному впечатлению. — Даже и так: доказательство, которое мы выставили в пользу своего тезиса, могло быть действительно ложным, но может существовать и другое, истинное. Вот почему, чувствуя это, даже правдивые и любящие истину люди не легко сдаются сразу на хороший аргумент: скорее они пытаются оказать ему хотя бы непродолжительное сопротивление и, по большей части, некоторое время настаивают еще на своем положении даже тогда, когда приведенная против него аргументация сделала сомнительной его правильность. Они подобны тогда полководцу, который пытается еще в течение некоторого времени удержать за собою позицию в надежде на выручку, хотя и сознает, что не в состоянии отстоять ее. Именно, они надеются на то, что пока они защищаются плохими аргументами, им придут на ум хорошие, или же станет ясным, что аргументы противника лишь мнимо сильны. Таким образом, маленькая недобросовестность в споре бывает почти вынуждена для нас, так как
