именно ту, какая снабжает его основными нитями для той ткани, на которую впоследствии наносится пестрый узор объективного мира. Ибо пространство появляется, как только я должен представить себе какой-нибудь объект, и оно сопровождает затем все движения, повороты и попытки созерцающего интеллекта так же неотступно, как очки, которые я ношу на носу, сопровождают все повороты и движения моей особы, или как тень — свое тело. Если я замечаю, что нечто всюду и при всех обстоятельствах находится со мною, то я заключаю отсюда, что оно присуще мне, — например, если какой-нибудь специфический запах, которого я желал бы избежать, следует за мною всюду, куда бы я ни пошел. Не иначе обстоит дело и с пространством: что́ бы я ни думал, какой бы мир ни представлял себе, — пространство неизменно налицо прежде всего и не хочет уступать своего места. Если, таким образом, пространство, как ясно вытекает из сказанного, представляет собою функцию, при том основную функцию моего интеллекта, то следующая из этого идеальность распространяется также и на все пространственное, т. е. на все, что в пространстве представляется; являющееся в пространстве может, конечно, обладать объективным существованием и само по себе, но, поскольку оно пространственно, т. е. поскольку имеет известную форму, величину и движение, — оно определяется субъектом. Точно также астрономические вычисления, столь точные и верно сбывающиеся, возможны лишь потому, что пространство, в сущности, заключается в нашей голове. Следовательно, мы познаем вещи не такими, каковы они сами по себе, а такими, как они являются. Таково великое учение великого Канта.
Полагать, что бесконечное пространство существует независимо от нас, т. е. абсолютно-объективно и само по себе, и что лишь простое отображение его, как бесконечного, проникло через глаза в нашу голову, это — самая абсурдная, хотя в известном значении и самая плодотворная мысль; ибо тот, кто уяснит себе всю ее абсурдность, позна̀ет тем самым непосредственно, что мир этот существует лишь как явление, и примет его за чисто-мозговой феномен, который, как такой, исчезает со смертью мозга, оставляя совершенно иной мир, — мир вещей в себе. То обстоятельство, что голова его находится в пространстве, не помешает ему увидеть, что пространство все же заключается лишь в его голове.
Если я говорю: „в другом мире“, а меня спрашивают „где же находится этот другой мир?“, то вопрос этот обнаруживает серьезное недомыслие. Ибо пространство, которое одно только и придает смысл всяким „где“, относится тоже к этому миру; вне последнего
