норму подъем его познавательных сил лишает его возможности наполнять свое время одним голым существованием с его целями; его ум требует непрестанной и напряженной работы. Для того чтобы проводить время в привольных сценах повседневной жизни и, так сказать, уютно растворяться в ней, ему не достает той невозмутимости, какая дается обыкновенным людям, которые с истинным наслаждением выполняют даже церемониальную часть буден. В связи с этим для обыденной практической жизни, приноровленной только к нормальному уровню духовных сил, гениальность — печальный удел и, как всякая аномалия, является помехой. Ибо при этом подъеме интеллектуальных сил интуитивное постижение внешнего мира достигает такой большой объективной отчетливости и настолько превышает потребности воли, что богатство это является уже прямым препятствием к служению ей; ибо созерцание данных явлений, как таких и в себе, постоянно отвлекает от наблюдения за отношением их к индивидуальной воле и друг к другу, нарушая, таким образом, спокойное постижение их и препятствуя ему. Для служения воле достаточно скорее совершенно поверхностного рассмотрения вещей, которое не дает ничего, кроме отношения их к нашим временным целям и ко всему, что с этим связано, — рассмотрения, следовательно, чисто-относительного и возможно более слепого ко всему остальному; такой род познания ослабляется и запутывается, если вы имеете в виду объективное и законченное постижение сущности вещей. В данном случае, следовательно, оправдывается изречение Лактанция: „простой народ иногда больше понимает: ибо понимает столько, сколько нужно“ (Lactant. divin. institut. L. III, с. 5).
Гениальность, таким образом, прямо противоположна способности к практическому делу, особенно на высшем поприще его — в политической сфере, ибо высокое совершенство и утонченная восприимчивость интеллекта тормозят энергию воли; между тем энергия эта, обнаруживаясь в смелости и твердости, если только последние соединены со здравым и прямым рассудком, верным суждением и некоторою долей хитрости, — и есть именно то, что создает государственного человека или полководца; в тех же случаях, когда она возвышается до дерзновения и упрямства, она, при благоприятных обстоятельствах, порождает и всемирно-исторический характер. Но смешно было бы говорить о гениальности такого рода людей. То же следует заметить и о низших ступенях духовного превосходства, каковы рассудительность, хитрость и определенные, но односторонние таланты, способствующие преуспеянию в жизни и легко дающие своему носителю счастье, особенно если они соединяются с нахальством (как выше — с отвагою). Ибо на всех этих низших ступенях интеллект все еще
